– Откуда мне знать? – пожала плечами баронесса.
– Я вас ни в чем не обвиняю, Камилла, я только силюсь понять, как мог на тайное собрание протестантов попасть вражеский лазутчик! Ну, ничего, я исправлю эту оплошность своих братьев.
– Что вы намерены предпринять, Франсуа?
– Я ведь сказал, что немедленно выезжаю.
– Ах, я так боюсь за вас, Франсуа, и все же не в силах удержать. А ведь может статься, вы не вернетесь оттуда…
Лесдигьер усмехнулся:
– Пустое. Что такое смерть, как не та же жизнь, и отдать ее за свои убеждения – святое дело. А теперь прощайте, я должен ехать.
– Постойте же, неугомонный! На чем же вы поедете, ведь у вас нет коня?
– Я вернусь во дворец и возьму лошадь на конюшне.
– Да ведь вы сами говорите, что дорога каждая минута. Возьмите моего рысака и скачите. Сумасшедший… – добавила она тише. – Франсуа, постойте, куда же вы?
– Вниз, за вашей лошадью.
– А как же герцогиня Ангулемская? Что она скажет, узнав о вашем внезапном отъезде?
– Я думаю, Камилла, вы выручите меня из этой беды. Изложите герцогине все детали нашего плана. Думаю, она простит мне этот дерзкий шаг, ведь моей заступницей явитесь вы. Прощайте, мадам!
– Франсуа… вы забыли…
Лесдигьер вернулся, с улыбкой обнял Камиллу, поцеловал в губы и только после этого спустился вниз.
– Ах, только не загоните мою лошадь! – крикнула Камилла, перегнувшись через перила. – Она дорога мне как память!
Через минуту по булыжной мостовой послышался торопливый цокот лошадиных копыт, удалявшийся в сторону Сент-Антуанских ворот.
* * *
Камилла не спешила нанести визит герцогине Ангулемской, давая возможность Лесдигьеру уехать как можно дальше. Когда подруги встретились, баронесса тут же рассказала о спешном отъезде молодого гугенота.
– Да он что, в самом деле, – не на шутку встревожилась Диана, – вообразил себя Геркулесом[39], вздумавшим совершить тринадцатый подвиг? Возомнил, будто он Гармодий или Аристогитон?[40] А ты, Камилла, куда смотрела? Зачем ты его отпустила? Ужели и впрямь думаешь, что ему удастся уговорить гугенотов?
– Ах, Диана, он молод, как Нарцисс[41], и горяч, как Франциск де Гиз. Удержать его было просто невозможно.
– Но почему он не посоветовался со мной? Я знаю, чем грозит государству встреча двух партий, и дала бы ему в помощь людей.
– Значит, ты тоже отпустила бы его?
– Да, – признала Диана. – Правду сказать, эти гугеноты – дружный народ и горой стоят друг за друга в минуту опасности. И наш юноша – тому пример. Но я не верю, что ему удастся убедить их разойтись, пока проедет Гиз с войском. Они слишком легковерны, эти протестанты; январский эдикт для них – вещь святая. Они верят в него, но не знают, что Гиз не упустит возможности устроить избиение, чтобы снискать еще большую популярность.
– Признаюсь, эта мысль и мне приходила в голову.
– Камилла, едем сейчас же в Лувр. Необходимо рассказать об этом маршалу или самой королеве. Они вышлют в Васси отряд во главе с Монморанси, который не допустит избиения гугенотов, могущего повлечь за собой необратимые последствия.
– Едем!
В Лувре их сразу же провели к маршалу Монморанси, супругу Дианы Ангулемской, кормившему борзых в своем кабинете. Выслушав обеих женщин и уяснив суть дела, Франсуа Монморанси нахмурился.
– Много гугенотов соберется там? – спросил он супругу.
– Около двухсот человек, – ответила за герцогиню Камилла.
– Будут ли там их вожди? Я имею в виду Конде и Колиньи.
