– Да что ты ко мне-то пристала! Ну, поди и спроси его… – огрызается муж.
– Я разочарована насчет мухи… – говорит какая-то девушка кавалеру. – Когда я сюда ехала, я думала, бог знает что будет, а в сущности, ничего нет.
– Но ведь это физический опыт науки в применении к акробатскому делу, – дает ответ кавалер. – Мои догадки те, что у него гуттаперчевые подошвы и выдолблены внутри. Вы изволили видеть, как простой наперсток можно присосать к руке? Так и тут, но только в больших размерах. В резинковых магазинах есть вешалки, которые безо всякого гвоздя прикрепляются к стене, единственно с помощью гуттаперчевых присосков. Поняли?
– Нет, я не поняла. Но зачем же он мухой называется, ежели он только ползает, а не летает? Скорей же он таракан, чем муха.
– Таракан… Таракан как-то звучит неловко. И наконец, он, прежде всего, немец, а немцы не любят, кто их тараканами называет.
– Таракан, барышня, тоже летать может… – вмешивается в разговоры длиннополый сюртук.
Кавалер скашивает на него глазами.
– Тебя спрашивают? Ты чего лезешь? Какое ты имеешь право к посторонней девице приставать! – наступает он.
– А что ж, не принцесса какая. Мы у княгини Граблицкой кабак в аренду брали, так и с ней разговаривали.
– Нет, человек-муха ничего не стоит и вся ему цена – грош! – говорит один купец другому. – Может быть, это и удивительно, что человек вниз головой висит, а только приятной видимости никакой тут нет. Человека-муху посмотрели, теперь пойдем человека-рыбу смотреть.
– Да нешто есть такой?
– Есть. Вон там в отдельной будочке показывается. Вот уже это, Никифор Карпыч, по твоей части. У тебя два живорыбных садка. Тут ты его сейчас уличишь, коли ежели что не так.
– А какую он рыбу разыгрывает?
– Да, говорят, может и стерлядь, и ерша, и налима. Только насчет сига и лососины без понятиев… Учился, но ничего не выходит. А стерлядь в лучшем виде… Уткнется рылом в землю и лежит.
– Чем кормят-то его?
– Червем. А ежели налима разыгрывает, то мелкую рыбешку глотать ему дают.
– Господи, до чего люди ухищряются! – вздыхает купец. – Человек-муха есть, человек-рыба есть… Скоро, пожалуй, в здешних местах и человека-свинью показывать будут.
– Да уж показывают. Извольте только в буфет заглянуть, – замечает кто-то. – Там пара таких боровов сидит, что настоящим свиньям не уступят. Нажрались этого самого винища до того, что раздеваться начали. Гонят вон – нейдут; пробовали выводить – хрюкают что-то и дерутся. Сейчас за околоточным послали.
– А что, Аверьян Савельич, ведь надо и человека-свинью посмотреть. Пойдем… – говорит первый купец. – Там и сами этого свиного пойла ковырнем.
– Приятные речи приятно и слышать. Жги!
Купцы направляются к буфету.
– Тра-ля-ля-ля-ля… – отрывисто аккомпанируют голосами солисту-тенору тирольки на эстраде сада «Ливадии».
– Тру-ли-ли-ли-и-и-и! – выводит тоненькой фистулой тенор.
Жирный бас, выпялив вперед брюхо в красном поясе национального костюма, отбивает такт на нижней октаве. Публика сидит на скамейках перед эстрадой и слушает. Не уместившиеся за недостатком места слушают стоя. Тут сгруппировалась компания длиннополых сюртуков, сапог бутылками, купеческих «пальтов-размахаев», картузов с глянцевыми козырями. Хотя погода и ясная, но большинство из этой группы в калошах с медными машинками и с дождевыми зонтиками.
– Завели теперича эту самую тирольскую модель, а только Молчанов со своими ребятами, ей-ей, лучше! – слышится мнение одного из картузов. – Там и песня русская, и на загладку танец с дробью. А здесь что? Какой скус? Тявкают голосами – вот и весь блезир.
