– Подойти разве да заговорить?
– Подойти не расчет, но как ты с ними заговоришь? Ведь они никакого языка, кроме китайского, не понимают.
– Подойти и сказать: «Здравствуй, мосье китаец». Для маскарада других слов и не надо, а это-то он поймет. Слышишь, Маша, я подойду вот к этому длинному. Может быть, он и мне свою косу подарит. Тронуть разве его за косу?
– Оставь. Пожалуй, еще обернется да ругаться начнет.
– Ну что ж из этого? Ведь ругаться будет не по-русски, а по-китайски, так нам не стыдно. И наконец, важная вещь – тронуть в толпе! Всегда отречься можно и сказать, что он сам своей косой задел мою руку.
Маска трогает китайца за косу. Тот обертывается и грозит пальцем.
– Видишь, даже и не ругается. Послушай, мосье китаец, угости нас чем-нибудь.
Китаец не откликается.
– Ну, что, гриб съела? – поддразнивает маску ее подруга.
– Вовсе даже и не гриб, а в маскараде, само собой, приставать надо. С двух слов никакая интрига не может завестись. Послушай, мосье китаец, это не я тебя дернула за косу, а ты ее в дверях прищемил. Бонжур! Гут морген! – треплет его маска по плечу.
– Бонжур! Бонжур! – отвечает китаец и присаживается к столу, около которого сидят цыганки.
Те протягивают ему руки. Он пожимает их.
– Вот это племя косу у него вымаклачит, это верно. Даже и тогда вымаклачит, ежели бы коса была настоящая, – прибавляете толстая маска.
Проходят двое: один в пенсне, другой с моноклем. Оба зевают.
– Хочешь, я тебе скажу каламбур? – говорит монокль. – Маскарад – маске рад. Ну что, хорошо?
– Глупо очень.
– А где же ты умного-то наберешься? Сам маскарад – глупая вещь, ну, из него глупый и каламбур выходит.
Китаец между тем, сидя около цыганок, потребовал бутылку шампанского и угощает их. Невдалеке от стола, за которым сидят китаец и цыганки, поместился купец с орденом в петлице фрака и с расчесанной бородой, упер руки в коленки и пристально их рассматривает. Мимо проходит другой бородач и трогает купца складной шляпой.
– Чего глаза-то выпучил, Иван Федосевич? – спрашивает он.
– Сижу и думаю… – отвечает купец.
– О чем?
– А вот ежели китайца на цыганке поженить, какие дети будут?
– А я думал, горюешь, что китаец у тебя компанию цыганок отбил.
– Это у меня-то? Нет, брат, шалишь! Не родился еще тот, кто бы от меня корыстолюбцев отбить мог. Хочешь, я этого китайца сейчас похерю? У него вон одна бутылка шипучки выставлена, а я сейчас подсяду к цыганскому столу и пару потребую да на закуску вазу с дюшесами. Вот на моей стороне правда и останется! Сейчас цыганки в мою сторону и обратят свои улыбки.
– А вдруг китаец тоже пару бутылок потребует и на закуску вазу? Ведь китайцы богатые.
– Тогда я ему полдюжиной редера нос утру.
– И он может переду тебе не дать! Распояшет кацавейку, вынет оттуда пару лиловых бумажек и тоже полдюжины выставит.
– Тогда я каждой цыганке по синему билету в стакан опущу.
– Китайца не удивишь. Он в ответ тебе и шампанским настоем на розовом кредитном билете угостит. Откуда к нам самодурство-то перешло? Из Китая.
– А вот хочешь, мы сейчас начнем с ним денежное сражение на пробу?
Купец вскочил с места и полез в карман за бумажником.
– Не надо, не надо! Верю. Насчет безобразия тебя никакой китаец не переспорит, – остановил его бородач. – Пойдем лучше в залу. Там живые картины показывают.
– Ну, то-то. Я, братец ты мой, с их цыганским начальником-то приятель, я у него лошадей покупаю. Стоит мне ему только пару слов насчет двух рысачков сказать, так по его приказанию и китаец-то из-за цыганского стола кверху тормашками полетит.
