- Как день? – участливо спрашивает мама, - обедать будешь?
- Буду чай.
Отец отряхивает руки, набирает воду в чайник. Его корн-доги шкворчат в сковороде, дурманя голову запахом, а мне всё напоминают ужасные сигареты Антона. Снова расстраиваюсь.
Мама как чувствует, подхватывает гиблую тему.
- Антоша к нам никогда не заходит…
- Не начинай! – вырывается резкое.
Родители переглядываются, папа хмурится. Я уже жалею о своей вспышке, но извиняться не хочу. Отворачиваюсь к окну. Мне снова хочется плакать. Ну не дура ли?
- Манюня, что-то случилось? Необязательно кричать на маму, - папа пытается быть обходительным.
- Случилось. Твоя Лилия испортила нам с Антоном день, - бесстыдно лгу, но не хочу рассказывать, что расстроило меня на самом деле.
- Какая Лилия?
Папа смотрит на меня, как на идиотку.
- Дочь этих твоих, - объясняет мама.
Папины глаза расширяются.
- Так отшила бы её.
- Что?! – нервно переспрашиваю, - не ты ли просил наладить с ней контакт?
- Но не в ущерб же твоей личной жизни! – разводит руками папа.
- Так она звонит мне, только когда я гуляю с Антошей!
- Тем более, - удивляется папа, - гнала бы её взашей.
Теперь я чувствую себя ещё большей дурой. Я думала, что проводить время с Лилией важно, и, оказывается, своими руками испоганила четыре наших с Антоном свидания. Конечно, он не захочет жениться… кто бы захотел!
Вопреки моей воле слёзы набегают на глаза, в носу свербит. Не хочется плакать перед родителями, но убегать уже поздно. Вижу, как мама кивает папе; он прикручивает огонь под корн-догами, и выходит, деликатно прикрывая двери.
А я позорно рыдаю.
Вытираю слёзы ладонями, потом мама подаёт салфетки. Промакиваю ими глаза, вытираю руки. Мама молчит и лишь участливо смотрит, но ничего не спрашивает. Я ей до смерти благодарна, что не лезет в душу.
Вибрирует телефон, на экране высвечивает сообщение от Антона:
«Поговорим, когда перебесишься».
Преодолеваю желание запустить им в стену. Мою всепоглощающую обиду сменил гнев, и плакать уже так не хочется. Поднимаю на маму заплаканные глаза.
- Что он сделал? – спрашивает она, сузив глаза.
Чай, заваренный ею, уютно пахнет бергамотом. Рядом у ног ластиться кот. Я несколько раз глубоко вздыхаю, успокаиваясь. И понемногу рассказываю почти всё.
Мама слушает внимательно, не перебивает. По ней непонятно, о чём она думает, но её красивое лицо меняется: на глаза опускаются пушистые ресницы, губы поджимаются.
- Может, сегодня был просто неудачный день для подобного разговора? – мама старается она не рубить с плеча, хотя вижу, что хочет.
Это я ей ещё не рассказала про окурки, душнилу, и подозрение в сговоре с Лилией касательно свадебного салона.
- Может, ему просто всё равно, - уныло бормочу, пригубив чай. Он божественен. Тепло разливается по телу, и это меня успокаивает.
- Он бы так остро не реагировал, если бы было всё равно, - резонно замечает мама.
- Ты слишком лояльна к нему.
- Я делаю это ради тебя. Если он умрёт в моих глазах, его уже ничто не реабилитирует.
Я прикусываю язык. Это ведь в моих интересах – чтобы мама была с Тошей в хороших отношениях. Я могу сегодня сердиться, а завтра простить; мама же затаит обиду, и простить не сможет.
- Ты права. Пойду прилягу, - я встаю, чтобы загрузить чашку в посудомоечную машину, но мама задерживает меня з руку.
- Знаешь… Если я что-то поняла за свою жизнь, так это то, что некоторых вещей не нужно ждать. Нужно или делать самой, или бросить эту идею и не маяться ожиданием.
