Гвардии майор - страница 28

– Хлопци пальныть мени у слид разив пъять, хай воны думають, що я до ных тикаю, – с такими словами он полез из окопа.

– Куда! Убьют! – попытались остановить его товарищи, но он даже не обернулся.

Солдатам ничего не оставалось, как имитировать стрельбу. Французы, поверив, что это перебежчик, прикрыли его яростным огнём. А неблагодарный Кошка добежал до вожделенной кобылы, вскочил верхом и ускакал к своим.

Вечером после этого подвига я встретил его на первом бастионе.

– Ты куда коня дел? – поинтересовался я.

– Продал, – гордо отозвался он.

– И стоило за червонец под пулю лезть?

– Почему червонец? – обиделся Кошка, – За лошадь из моих рук – все пять дали! – и он лихо подкрутил усы.

Я оценил сумму и спросил:

– И что ж ты с такими деньжищами делать будешь?

– А я их на памятник отдал для Игнатия^>*, – Кошка помрачнел, вспомнив погибшего товарища.

– Это правильно, – согласился я, – он того достоин. Кстати, оба великих князя^>* пожертвовали на памятник, всего двадцать пять рублей.

– У них грошей нэма, – грустно вздохнул Кошка, – им батька нэ дае…

Я не выдержал и расхохотался. Наш разговор прервала появившаяся между нами Даша, возмущённая и дышащая праведным негодованием:

– Господа! Вы что, не помните какой сегодня день? Мне что больше делать нечего, как за вами по позициям бегать? А ну шагом марш в госпиталь!

– От бисова дивка! – возопил Кошка, – Знайшла, таки! – и мрачно пошёл за ней.

Я посмеиваясь пристроился рядом. Дело, как выяснилось, было в том, что бесстрашный Кошка терпеть не мог переливаний. Всё острое и колющее ассоциировалось у него с холодным оружием, а шприца он боялся просто панически. С процедурами его примиряло только одно – пить кровь он не любил ещё больше. Хотя в давние времена наш брат на поле боя именно так и поступал. Отсюда и пошли страшные сказки о поедании сердец поверженных врагов.

Во время процедуры Кошка был страшно бледен и неестественно молчалив. Даже я, тоже не любивший переливаний, не мог не пожалеть его. Я попытался подбодрить страдальца разговором, но он не отреагировал…

…Седьмое ноября для меня началось неожиданно. Полковник приказал следовать за прибывшим из Петербурга подпоручиком Толстым, причём, не попадаясь ему на глаза. И попросил, чтобы, по-мере возможности, с этим молодым человеком ничего не случилось.

– Граф, всё-таки, – пояснил он мне. – Лично из ставки просили проследить.

Толстой произвел на меня весьма благоприятное впечатление. Красив, подтянут, силён, храбр. В первый же день посетил все позиции до которых смог добраться, правда, через несколько дней его насильно убрали из города и отправили на тыловые позиции в деревне Эски-Орда^>*. Но уже два месяца спустя, я вновь встретил его на улицах Севастополя.

Господин граф, кроме всех выше перечисленных качеств, оказался ещё и талантливым писателем. Прочитав его «Севастопольские рассказы» я перестал любить книги о войне. Слишком жёстко и натуралистично всё было описано, а мне этого и в жизни хватало…

…Конец ноября ознаменовался крупными неприятностями для противника. Ещё двадцать третьего числа ничто не предвещало катастрофы. К вечеру поднялся ветерок и небольшое волнение, а уже через несколько часов невероятной силы шторм разбил о балаклавские скалы почти весь английский флот. Англия в одночасье потеряла большую часть торговых судов. Но это, как выяснилось, было не всё. В Британии разразился серьёзный кризис. Дело в том, что страховая кампания Ллойда впервые за двести лет своего существования не смогла выплатить страховки за погибшие корабли. Слишком их было много. Противник лишился продовольствия, боеприпасов, оружия, тёплых вещей и палаток. А через некоторое время выяснилось, что вместе с пароходом «Принц» утонуло годовое жалование союзных войск, в золоте. Так что теперь англичанам победа была нужна как воздух. Но мы совершенно не собирались входить в их положение.