– Конечно, – кивнул я.
– Отлично! Так вот, лежите здесь, если надоест, можете походить, но из палаты ни шагу. Шторы и ставни не открывать. Помните, что я вам вчера рассказывал?
Я только кивнул. Полковник продолжал:
– Скоро вам захочется пить. Сразу зовите Николая Ивановича. Я приду вечером. До свидания. – И добавил, обращаясь к Пирогову, – Благодарю вас. Честь имею.
Когда мы остались одни, я не выдержал и спросил:
– Николай Иванович, скажите, а вы тоже…?
– Нет! – отрезал он, – Меня это не интересует. Ваши фокусы – это прекрасно, но, для большинства людей неприемлемо. Однако там где есть вы, раненых много меньше, и мне это нравится. Посему, считаю своим долгом, помогать вам и изучать, насколько возможно. К тому же, вы все достаточно прогрессивные люди, ваши идеи не грех и использовать. А теперь, извините, Пётр Львович, кроме вас у меня есть ещё другие пациенты. Причём, настоящие. Когда я вам понадоблюсь, позвоните. За дверью дежурит сиделка.
И я остался один. Состояние моё было не самое приятное. Перед глазами плыли красные круги, рот пересох. Помаявшись ещё чуть-чуть я попросил позвать Николая Ивановича. Минут через пятнадцать появился Пирогов. Он принёс с собой блестящую коробочку, в которой лежали уже знакомые мне цилиндры, доверху наполненные кровью.
Доктор опять закатал мне рукав и молча сделал очередной укол. На этот раз всё прошло гораздо легче. Мне даже понравилось. Нет, не сам укол, это всё-таки довольно больно, особенно четыре раза подряд. А те ощущения, которые принесла кровь, плавно растекаясь по моим жилам.
– Через час я подойду снова, – с этими словами Пирогов удалился.
До наступления темноты мне сделали ещё пять или шесть процедур, я точно не помню, потому что всё время спал. Вечером пришёл полковник. Как ни странно, я понял, что он уже здесь, ещё до того, как он появился в палате. И видел я всё прекрасно, хотя на улице уже стемнело, а свечи ещё не принесли.
– Ну что, Петя, как вы себя чувствуете? – осведомился Прокофьев.
Я задал этот вопрос сам себе: а как же я себя, всё-таки, чувствую. По всему выходило, что как-то странно. Во всех членах была неожиданная лёгкость, казалось оттолкнись от пола и взлетишь. В общем, если верить тому что рассказывали мои сослуживцы, меня, судя по всему, накачали кокаином. Всё это я и выложил полковнику.
– Остроумно, – улыбнулся полковник, – А на счёт взлететь, поосторожней, теперь вам, друг мой, придется заново учиться ходить и владеть своим телом.
Я не успел обдумать его слова, потому что неожиданно понял, что мне срочно надо выйти по малой нужде, но как это сделать, если выходить запрещено.
– Сейчас можно, – заверил меня Александр Никифорович, – поскольку уже наступила ночь. Но, по-видимому, мне придётся вас проводить.
Я сел, и практически сразу обнаружил себя на четвереньках посреди комнаты. Создавалось впечатление, что меня швырнула вперёд какая-то невидимая пружина.
– Ну я же просил вас, осторожней, – укорил меня полковник, – и, ради бога, делайте всё очень медленно, пока не привыкнете…
…Неделя в госпитале пролетела незаметно. В промежутках между уколами я спал, ел и учился ходить. Диету для меня держали жёсткую. Отварные, всмятку, яйца и бифштексы с кровью. Хлеба, практически, не приносили, но мне его и не хотелось. На гарнир, почти всегда, была гречневая каша, а также, грецкие орехи в немыслимых количествах и хорошее красное вино, сильно разбавленное водой…
