Хамсин - страница 8

– Все нужно начинать с себя. Правильно, дорогая?

У нее были старательно нарисованные брови и стильная прическа. Косо состриженные волосы очень ей шли. Одетая в спортивные штаны и майку с рукавами, которая прятала выступающий полный внутренностей живот. Она настелила много белых полотенец и взяла ее руки. Потрогала каждый ноготь и опустила их в розовую ванночку.

– Тебе плохо?

Ее вопрос прозвучал так естественно, что Лада расплакалась. Мастер переждала ее первые слезы, а потом сказала:

– Терпи. На то ты и женщина.

Она обрезала кутикулу, полировала ногти, а Лада пыталась остановиться.

– Муж?

Она кивнула.

– Начинай с себя. Ищи ответы в себе. Значит, он не мог по-другому.

Лада открыла рот возразить. Но та мягко ее остановила.

– Многое в этом мире от женщины…

В салоне толклись какие-то двое мужчин и готовили себе кофе. Оба с удлиненными седыми стрижками были одеты в стиле 70-х. Они беседовали с хозяйкой, угощали ее печеньем из тхины, обсуждали подагру и тянули головы к телевизору, висящему высоко, под самым потолком. Был настроен русский канал «Дождь», в котором Ксения Собчак брала интервью.

Они стали обсуждать Собчак тоже, подчеркивая, что ей не нужен собеседник. Она сама спросит и сама ответит. Напротив смотрела телевизор улыбчивая женщина с белыми волосами. Ее все называли тетей Машей и старались перекинуться хоть парой слов. У нее был цветочный рисунок на ногтях, а в ушах голубые сапфиры, как японское озеро Машу с прозрачностью воды до 41 метра. Она посматривала на заплаканную Ладу и подбадривающе кивала головой. Словно хотела сказать:

– Ничего-ничего… Все утрясется… Пройдет… Мы все это рано или поздно переживали…

Улица дышала весной. В тесной будке торговали лотерейными билетами. В некоторых магазинах одежда была свалена в кучу. Ее доставали с пола, мерили и бросали обратно. Ладе очень хотелось попробовать Аргаман – виноград, созданный в Израиле. А еще искала турецкий горох нута, который перетирается с кунжутной пастой, лимонным соком, оливковым маслом и получается чисто мужская еда – хумус. Но она не знала, как о нем спросить. Поэтому просто читала про себя Окуджаву, как некий напев. Если не была занята молитвой или гимном.

…Самолет сел в ночь, тарахтя колесами по бетонке. Небо в крупный белый горох напоминало нарядное платье. Словно из фильма «Красотка». Освещение на взлетной полосе стояло настолько ярким, что была возможность разглядеть затяжки на снегу, оставленные неумелым лыжником.

Как только шасси вжались в землю и погасли знаки, означавшие пристегнутые ремни, Димка стал получать смс. Читал, суетился, нервно отвечал. Ее это больше не трогало. Единственное – немного вздрагивала от звука входящего письма. И тогда Лада сосредотачивалась и откусывала себе по кусочку сердца. А потом безжалостно сплевывала его на пол. А когда остался последний и уже не пульсирующий, сказала:

– Можешь вещи забрать завтра. Я все упакую в чемоданы. А сейчас езжай к ней.

Димка побледнел и кивнул. Потер темное пятно на колене. Он за перелет дважды проливал на себя кофе. Посмотрел на ее разорванную грудь, на окровавленные зубы, а потом вогнул голову в паспорт.

Домой ехали порознь. Лада взяла такси.

Зима из Киева уже уползала, притом задом наперед. И начиналось унизительное межсезонье. Погода не могла устаканиться и от этой нестабильности рыдала по ночам. Утром шмаркала простуженным носом и вытирали холодные сопли тыльной стороной ладони. Они уже были зеленоватыми, как на выздоровление. Серая вода разваливалась на тротуарах и постоянно выходила за контуры луж. Мраморные облицовочные камни уже несколько месяцев не просыхали и боялись осложнений типа пневмонии.