– Почему, ветер?
– Ты как попала туда?
– Первый раз?
– Естественно, – ответил я, пропустив мимо ушей, что мог быть и следующий.
И вышло:
– Пешком-м.
Ночью я встал, и пошел, не одеваясь полностью, чтобы не подумали:
– Надо привязать его к кровати в случае чего:
– Пусть трахается – посмотрим, сколько получится.
И, оглянувшись незаметно, понял: две увязались-таки посмотреть:
– Как это будет? – И:
– Я растерялся – честно.
И я пошел через рельсы куда нет – не глаза глядят, ибо было мало что видно, и:
– Заблудился!
Не звать же, на самом деле, медведя можно накликать. Он, хотя и не диверсант, но тоже поиграть любит. Накликать можно кое-что похуже. Хотел даже крикнуть для смеха негромко:
– Ну! Кто со мной в разведку, – и, так сказать, добавил: – Боем. – Но. видимо, слишком тихо – мало кто услышал, но кто-то, несмотря ни на что:
– Присутствовал:
– Если вам на бронепоезд – это туда, – и махнул лапой – хотя я понял, что это не медведь – туда! – но настолько тихо, что понять можно было только по немому шевелению губ – даже лицо и то:
– Не было обозначено.
Едва я вскочил на подножку и упал в кресло в первом попавшемся кабинете, как в дверь постучали:
– Чай, кофе, квас? – спросила довольно одиозная девушка, что я даже попросил ее не слушать краем уха, а повернуться ко мне лицом к лицу.
– Как, простите, в профиль?
– В фас.
– Так я уже, мил херц, в фасе, – и проскользнула в купе почти как змея подколодная. Но уж очень хороша была шаролесская.
Я ее съел, как апельсин при диабете. Заодно с зеленым яблоком, но тоже: красный бо-чок у него намечался довольно отчетливо. Что значит:
– Хорошо то всё новое, но – так получается – это было тоже самое, что забыл.
– Ты меня изнасиловал, как забытое старое, – мяукнула она, проваливая, и до такой степени не сдержался, что не стал спрашивать, когда она придет опять. – Что означало:
– Теперь припрется обязательно.
– Давай, – сказал я припершемуся от машиниста кочегару, – к мосту.
– К мосту? Он занят.
– Кем, белыми или красными?
– Белыми или красными, – повторил кочегар без знака вопроса, как человек всё понимающий, но сомневающийся, что поймут и его заодно.
– Да безразлично! – рявкнул я, – если мост занят – надо его взять!
– Может не обязательно пока?
– Почему?
– У нас недостаточно угля для паровоза, чтобы чирикать, как настоящий бронепоезд.
– Хорошо, выведи всех незанятых на сторожевой вахте на лесозаготовку.
– Вряд ли кто меня послушает, ибо там снег и такая холодища, что еще не одеты до такой степени.
– Снег? Откуда? Намедни, что ли, выпал, прямо в ноябре?
– Вопросов много, сэр, но сейчас лето, а оно похоже почему-то на зиму, я и пришел вас спросить: вы не знаете?
– Я должен всё знать?
– Ну, если вы командир этого бронепоезда, а нет, так шлепнут вас за даже не помин души.
– Хорошо, передай машинисту, что нам надо только проскочить несколько десятков километров, а там опять будет лето долгожданное вместе с мостом, однако – вот только не пойму – кем он занят, но то, что не нашими – это точно.
Я сам это сказал, но всё равно удивился, когда зимний пейзаж кончился, и, более того:
– Сам я стоял у кочерги этого паровоза, как его машинист.
– Да, скажи спасибо, что не ты кочегар, а я.
– Это так важно?
Тем не менее, удалось прийти к консенсусу, что командир этой летяги всё-таки я, но это означало, что уголь таки кончился и, значит:
– Выходи все, а не только те, кто ничем не занят на поверку среди деревьев и, почему-то, опять заснеженных.
