Я хочу эту куклу!
Я хочу этот зеленый грузовичок!
Конечно, здесь также сказывается влияние и родителей, и общества на наше представление о том, кем мы должны быть в этом мире – а значит, какими вещами должны обладать. Взросление начинается на той стадии, когда мы начинаем замечать и подвергать сомнению свои предпочтения в качества полученных у наших воспитателей.
Наше внутреннее стремление владеть вещами с целью индивидуализации не исчезает с окончанием детства. Наши вещи всегда были и всегда будут опосредованным способом выражения нашей личности в этом мире, в сочетании с нашими культурными традициями, специфичными для личного опыта.
У меня новый айфон, розовый с золотом. Перевод: «Я элегантна и знаю толк в дизайне».
У меня простой черный самсунг. Перевод: «Я достаточно умна, чтобы не покупаться на мишуру».
Обладание, владение, привязанность, желание или приобретение вещей не является проблемой, пока не приводит нас к беспорядку. Проблема начинается там, где мы вырастаем за определенные пределы идентичности, однако продолжаем цепляться за предметы, представляющие старую идентичность. Мы не позволяем старой идентичности поделиться местом, чтобы впустить неизбежно грядущую новую. И коль скоро идентичность отражается в наших вещах, мы не в силах расстаться с предметами, представляющими старую идентичность. Причем прошлое не просто остается с нами, оно нагромождается ворохом барахла. Представьте себе змею, которая меняет кожу, но не скидывает при этом старую, так что каждый новый слой нарастает поверх старого. В итоге некогда изящное и подвижное создание превращается в неуклюжую мумию.
В детские годы наши выборы подвергаются сильнейшему воздействию (если вообще не сделаны за нас) нашими воспитателями. В конце концов, они нас кормят и содержат. Для нас инстинктивно важно получить одобрение того, кто обеспечивает наше существование. И формирование самосознания происходит под массивным влиянием родителей, даже в самых мягких и демократичных семьях. Наш мир сужается до границ, пропущенных через фильтры воспитателей, не говоря уже о фамильных и культурных границах.
Обладание, владение, привязанность, желание или приобретение вещей не является проблемой, пока не приводит нас к беспорядку. Проблема начинается там, где мы вырастаем за определенные пределы идентичности, однако продолжаем цепляться за предметы, представляющие старую идентичность. Мы не позволяем старой идентичности поделиться местом, чтобы впустить неизбежно грядущую новую.
Но взрослея, мы все чаще сталкиваемся с внешним миром за этими границами. Также мы получаем способность самим заботиться о себе, то есть от прежних воспитателей уже не зависит наше выживание – по крайней мере, физическое. Граница нашего приятия и неприятия вещей расширяются тем больше, чем безопаснее становится высунуть нос за семейные ценности, но в то же время их ограничивает возникающая у нас привязка к своему уникальному следу в мире. Это происходит не сразу. Фактически это и есть история всей нашей жизни, в которой мы прокладываем свой курс через последовательность кризисов идентичности. И ни один из нас не застрахован от трудностей этих переходных периодов.
Но вместо кризисов, как часто их оценивают, это можно также считать возможностями – возможностями прийти к согласию с тем, кем мы на самом деле являемся. Однако, к несчастью, изменения идентичности часто происходят в результате таких катализирующих событий, как внезапный уход из жизни близких людей, развод, потери работы или других неожиданных происшествий. Скорее всего, испытанные вами события или ситуации задним числом напоминают что-то из прошлого. Вдруг, ни с того ни с сего, жизнь меняется раз и навсегда. Вы меняетесь раз и навсегда. И ваша идентичность меняется или, по меньшей мере, расширяется или совершенствуется.
