Харклайтс - страница 2

Лепесток тушит свечу кончиками пальцев, однако младшие ещё долго не могут угомониться. Я лежу, прислушиваясь к их дыханию – вот оно становится всё медленнее и тише, как тиканье часов, у которых скоро кончится завод.

Наконец все спят, и я крадусь к камину, который не топили уже целую вечность. Иду осторожно, чтобы не наступить на нарисованные мелом цветы – по ним очень скучают те, кто помнит, что это такое. Я не видел цветов никогда в жизни. На потайном выступе внутри камина выстроились спичечные домики – их я украдкой мастерил весь год.

Вынимаю из коробка спички, которые я стащил сегодня в упаковочном цеху, и аккуратно отламываю сернистые головки. Доделываю последний домик.

У меня их уже двенадцать или около того, и все похожи на те, которые я видел на фотографиях в газетах. Я клею их, чтобы сбылась моя мечта о настоящем, взаправдашнем доме, и чтобы эта мечта не зачахла, не потускнела.

Бережно ставлю готовый домик на широкий подоконник.

Внутри поднимается гордость – работа закончена. На этот дом уходила добрая пригоршня спичек каждый раз, как я его достраивал. Просторный особняк где-нибудь в центре города. Наверное, такие есть в Лондоне. Четыре этажа, большие окна, ступеньки крыльца бегут к приветливой парадной двери.

В небе восходит луна и заглядывает в окошки дома, освещая его, словно внутри горят лампы. Я представляю себе уютные комнаты, где жарко натоплены камины и много книг, и, конечно же, мастерскую – там можно делать столько всего разного. И семью, которая приняла меня.

Пусть это волшебство продлится, но нет – свет в окошках тускнеет, когда луна, почти полная, взбирается по небу выше, раскрашивая серебром крошечную крышу и трубу, которую я приклеил только что. Спрятав домик обратно в камин, ныряю под одеяло. Наваливается сон, и я стараюсь удержать в себе эти мечты о новой семье, не дать им ускользнуть – держу их так же крепко, как здешние новенькие держат в первый день свои коробки со спичками.

Колокол будит нас в шесть утра. Мы умываемся и идём в столовую. Замок катит тележку с мисками и едой, Пробка смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Не может быть, чтобы тут давали кашу на ужин и на завтрак».

– Скоро привыкнешь, – говорю я ему.

– Ммм… Сегодня у меня в тарелке шоколадный пудинг, – фантазирует Лепесток. – А вечером съем, пожалуй, лимонный пирог.

– И мне, и мне лимонный пирог, – доносятся сразу несколько голосов.

После завтрака мы идём за Старухой Богги и Замком вниз по коридору. Останавливаемся напротив густо-зелёной двери, через которую можно попасть из приюта на фабрику. Машина уже ревёт. Гул и грохот такие, что заглушат даже твой собственный голос, осмелься ты заговорить.

Старуха Богги гремит связкой ключей, находит нужный и отпирает дверь. Железная лестница ведёт к Машине – она на втором этаже. Всем нам, кроме Замка, строго-настрого запрещено ступать на неё. Даже на нижнюю ступеньку.

– Брось в котёл вот этот красный фосфор, – говорит старуха Замку. – И проверь, достаточно ли клея.

Мешки с фосфором, похоже, тяжёлые. Но Замок играючи подхватывает один из них и взбирается по лестнице. Вслед за Богги мы идём по извилистому коридору к другой зелёной двери. На ней табличка:

Входим внутрь. Из щели под потолком хлещет поток спичек. Они падают на конвейерную ленту, которая бежит вдоль стены, и несутся к огромной куче уже сваленных на пол спичек. Вдоль конвейера стоят на равном расстоянии друг от друга по паре табуреток для рабочих, то есть для нас, а рядом – пустые ящики.