Харклайтс - страница 3

– Вот тут мы и работаем, – объясняю я Пробке, когда мы проходим в цех и садимся на табуреты. – Спички делает Машина, а нам приходится укладывать их в коробки.

Пробка уныло кивает и бормочет что-то про солдатиков.

– Ты о чём?

– Она отобрала у меня оловянных солдатиков.

– Жалко.

Не помню, были ли у меня когда-нибудь игрушки, но я видел их фотографии в газетах. Досадно, наверное, когда у тебя отбирают нечто подобное.

Я показываю Пробке, сколько примерно спичек лучше хватать с конвейера за раз – не слишком мало, но и не чересчур много, – и как упаковывать их в коробок, а потом класть в ящик.

У Пробки всё валится из рук. Растяпа.

Его пальцы дрожат, когда он пытается засунуть спички в коробок. Спички сыплются на пол.

А я-то мечтал, что он будет справляться с работой хоть чуточку лучше предыдущего новенького, которого сажали рядом со мной, но Пробка оказался совсем недотёпой.

Видимо, Лепесток была права.

И Пробке не продержаться тут даже полдня.

Проходит полчаса. Пробка уже не дрожит как осиновый лист. Хотя по-прежнему роняет спички и набил только пятьдесят коробков. Вряд ли стоит говорить ему сейчас, что здешний темп работы – это штук триста в час. Я, конечно, не сравнюсь в скорости с Орешком – он укладывает спички быстрее всех, – но могу запросто делать триста шестьдесят коробков за час, если в хорошей форме.

Украдкой поглядываю на Замка – сосредоточенно ли он читает газету. Ага, читает жадно. Глотает газетные статьи, не замечая ничего вокруг, чтобы внушить к себе уважение и казаться солидным и важным. Погрузился в газету так, что из-за её разворота видны только его толстые пальцы.

Беру с конвейера пригоршню спичек. Достаю перочинный ножик, который Кремень стащил из старухиного кабинета, и отрезаю серные головки. Мажу спички клеем из пузырька – клей нужен нам по воскресеньям, когда Машина отдыхает, а мы весь день заготавливаем спичечные коробки на следующую неделю.

Пробка смотрит на меня.

– Ты лучше набивай коробки, у меня тут особое дело.

Минут через десять клей подсыхает, и я тихонько стучу Пробку по плечу.

– Вот, держи, это тебе.

Он разглядывает фигурку из спичек.

– На солдатика, конечно, не слишком похоже, но всё-таки…

Пробка берёт у меня человечка. Вертит в руках. И на лице у него расплывается улыбка.

– Спасибо.

Я киваю.

– Спрячь поскорее.

Укладывая спички в коробки под гул Машины, я думаю о том, как эти коробки мчатся во все концы Британской империи. Едут в города, утонувшие в клубах дыма, – в Манчестер, Ливерпуль, Лондон. Добираются даже до дальних стран, путешествуя в карманах или на пароходе: до Индии, например, – оттуда была родом мама Лепестка, – или до Африки. Думаю об огнях, зажжённых этими спичками. О пламени газовых фонарей, язычках масляных ламп и свечей.

В одиннадцать часов Машина затихает, постепенно иссякает поток спичек, наводнявших наш цех. Замок выныривает из-за газеты и грозно оглядывает комнату. Я незаметно перекидываю охапку коробков со своей стороны ящика ближе к тому краю, где лежат Пробкины.

– Проверка, – тихо говорю я ему.

Он сидит весь сжавшись – словно окаменел. Раньше я тоже такой был. Туго тогда приходилось. Как же я ждал чьей-нибудь помощи. И она пришла – от Лепестка.

– Я много сегодня упаковал, – шепчу я Пробке. – Коробков хватит с лихвой, чтобы зачли нам обоим. Всё хорошо будет, не бойся.

Однако внутри у меня тревожно. Что, если Замок видел, как я переложил Пробке часть своих коробков?