– Будь здрав, Ноздреча, – поприветствовал мельника князь.
– И вам не хворать, – угрюмо ответил тот. – Скверно твой сын, Лют, с работой справляется. Коза от него сбежала.
– Как так? – обернулся князь к Харвигу.
– Она который день была сама не своя. В стойло не заходила. Я пробовал её завести, так она на меня – с рогами.
– Что же ты о том хозяину не сказал?
– А как тут скажешь? Он четыре дня сюда ни ногой. А мне на его двор путь закрыт. Я не раз говорил Вакейке, что с козою беда. Не знаю, передавал ли?
– Передавал! – отозвался отрок. – Батя не захотел по дождю одёжу мочить.
Лют обернулся к мельнику:
– Выходит, Ноздреча, ты сам виноват. Раз о скотине своей не печёшься.
– Я оставил Утробу на Харвига! – ощерился Ножик. – Весь спрос с него!
– Э нет… Мой сын твою козу кормить, поить да доить должен. А хвори, забой и иные дела – то твоя забота. И если тебе, Ножик, на своё хозяйство плевать, то чего ж ты от Харвига хочешь?
Лют снял с повозки и передал сыну узел с тёплой одеждой. Мать протянула корзину с едой.
– Ты бы забрал отрока в дом, – сказал мельнику князь. – Или пусть он у нас ночует.
– Я подумаю, – неохотно процедил Ножик.
– Дюже долго не думай. До вечера.
Лада ожгла мельника гневным взором.
– Если что, – она обняла сына, – домой приходи.
Харвиг расцеловался с родителями, и повозка уехала.
В тот день на помол прибыло всего две телеги.
– Ничего… – сказал Ноздреча, провожая их взглядом, – к Покрову повалят.
Он ушёл, так и не сообщив о своём решении.
«Переночую сегодня здесь, а завтра – домой, – подумал Харвиг. – Дурень я, что ли, тут мёрзнуть».
Он уже собирался вернуться в свой закуток наверху, как увидел людей, идущих по роще. Они направлялись к мельнице. Впереди суетливо шагал Аким, который то и дело оглядывался, поспевают ли за ним остальные… Харвиг скрестил на груди руки и, привалившись к стене, стал ждать.
– Встречай гостей, Харька! – издали крикнул Аким. – Решили узнать, как ты тут?
Харвиг молчал. Он уже всех разглядел. Первым шёл Васька-Гвоздь, прозванный так за худобу и высокий рост. Несмотря на внешнюю хилость, был он твёрд и жилист. Харвиг знал это не понаслышке. Годом раньше он схлестнулся с главарём Верхуш на мосту. Тогда, по перволедью, сошлись ватаги Старого берега и Заречья на шутейную битву. Харвиг противника победил. А вот Демьяну, которому довелось биться с отроком, что шагал сейчас вслед за Гвоздём, – пришлось тяжко.
Настоящего имени главаря гнилушинской ватаги Харвиг не знал. Все называли его Махиней, а проще – Махой. Был он не очень высок, но дюже широк в плечах. И на этом странности не кончались. Волосы на его голове были светлыми, а белёсые глаза выпучены, как у рыбы.
В тот раз серёдкинцы едва уволокли своего вожака от озверелого Махи. Остался Демьяну на память о той встрече здоровенный шрам у виска.
Ещё Харвиг слышал, что верховодит Махиня последний год. Таков был порядок, – как отроку исполнялось пятнадцать лет, он признавался взрослым.
Замыкал шествие подольский Вожжа. Его Харвиг знал плохо. Встречал несколько раз на праздниках да помнил, что в прошлый раз на мосту дрался он с торжковским Ипатом, сыном Горыни, и тот его одолел.
– Ну, что молчишь? – приблизившись, злорадно спросил Аким. – Язык проглотил?
– Ты бы придержал свой, – осадил его Харвиг.
Тем временем к мельнице подошли остальные.
– Будь здрав! – приветственно поднял руку Вожжа. При этом лицо подольского главаря оставалось мрачным.
