– И вам того же, – отозвался Харвиг. – В дом не зову, не прибрано там.
Отроки ухмыльнулись, оценив шутку.
– Вопросец у нас к тебе, – приступил к главному Гвоздь. – Не сегодня – завтра Стырь встанет.
– И что? – Харвиг недоумённо пожал плечами.
– Ты живёшь тут, на Гнилушах. Стало быть, биться на мосту будешь за нас.
Харвиг рассмеялся:
– Это что за закон такой?
– Мой закон, – отозвался за того Маха. – Ты живёшь на моей земле. Либо пойдёшь со мной, либо проваливай.
– А если нет?
– Если нет… – на лице Махини появилась злая улыбка, – пеняй на себя. До моста ты целым не доберёшься.
Харвиг нахмурился. До Покрова ещё далеко, а лёд на реке, как верно заметил Гвоздь, должен встать со дня на день… Даже если Харвиг вовсе откажется выходить на мост, Маха со своей ватагой не дадут ему здесь покоя.
– Я тут последнюю ночь, – сказал он. – Дальше буду приходить сюда на работу.
– Хитрый… – хмыкнул Махиня. – А знаешь, почему его отца Ножиком кличут?
Он пренебрежительно кивнул на Акима.
– Нет, – равнодушно ответил Харвиг.
– Он чуял, когда тут поселился, что место гиблое, и тоже решил схитрить. Затащил здоровенного кабана на плотину, чтобы заколоть его в дань водяному. Кабан, не будь дураком, скинул его в Стырь вместе с ножом…
Махиня оглядел приятелей, и они рассмеялись. Харвиг посмотрел на Акима. Тот униженно улыбался.
– Выбрался Ноздреча на берег без ножа и весь в тине. Вот люди и стали шутить, что, видать, подарил он его водяному.
Выпученные глаза Махи не мигая глядели на Харвига.
– Я к тому это, что на каждого хитреца найдётся такой кабан. Либо на Перволёд ты пойдёшь со мной, либо на Гнилуши не суйся.
С тем вожаки Заречья ушли. Аким было увязался за ними, но Маха что-то сказал и тот понуро побрёл на свой двор.
Харвиг поднялся по лестнице к жерновам.
Гудей лежал на прежнем месте, в углу. Харвигу вдруг показалось, что он не дышит.
– Эй, Гудейка! Ты жив?
Тот шевельнулся. Харвиг осторожно лёг рядом, накрыл себя и домового тулупом. Что-то тревожное происходило на мельнице. И дело тут было не в угрозах Махини…
Он припомнил их разговор и покачал головой. Ишь что удумал: против своих биться! Да Харвиг скорее выйдет против всего Заречья. Надоели ему Гнилуши и мельница, как горькая редька. Покров бы уже скорей…
Тем же вечером к нему пришли княжичи. Харвиг разжёг на берегу большой жаркий костёр. Друзья расположились на поваленных брёвнах, грея у огня замёрзшие руки. Селян протянул Харвигу небольшой свёрток.
– Поздравляем, значит, тебя! – неловко пояснил он.
Харвиг развернул дублёную кожу… Внутри оказались несколько ягодных леденцов, чёрные кованные крючки и шнур из козьего волоса.
– Леденцы сами ешьте, что я вам – девка, или дитя какое? – пробурчал Харвиг, сунув, однако, гостинцы в карман. При этом Васятка и Михей за его спиной с улыбками переглянулись. – А вот за лесу и крючки, братцы, спасибо!
Пока друзья угощались нехитрой снедью, Васятка украдкой сунул ему Бабашку.
– Что там у вас? – крикнул с другой стороны костра зоркий Селян. – Никак Васятка колобка притащил?
– Сам ты колобок, – нахмурился Харвиг.
Если по-честному, сравнение было не в бровь, а в глаз. Кабы не усы да уши… Селян не впервой насмехался над детской игрушкой Харвига. Отчего-то она не давала ему покоя.
– Чтоб вы знали, этот зверь размером с избу, – счёл нужным сообщить Харвиг. – И за раз может быка проглотить.
– Ишь ты! – поразился Васятка.
