Хайо, адотворец - страница 27

Дорожка вывела их на залитую солнцем террасу. Сперва Хайо показалось, что домик, который она приняла за газетный киоск или магазинчик, расписан под зеленую листву, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он весь покрыт мхом и какими-то вьющимися бобовыми, которые почти закрывали вывеску на фасаде.

А возле него, у телефонной будки, сидел Мансаку и жевал что-то надетое на шпажку. В другой руке он держал половинку онигири и читал разложенный на скамейке журнал.

На плечо Хайо, где прежде сидел краб, легла чья-то рука.

– Пойдем?

Девушка резко обернулась. Теперь Волноходец выглядел как мужчина, одетый в бело-голубую робу храмового служителя. Лицо закрывала полотняная маска, оставляя на всеобщее обозрение улыбку с острыми зубами цвета морской волны. Не успела Хайо ответить, как он уже вел ее к инфопункту.

– Мансаку? – обратился Волноходец. Мансаку вскочил и принялся энергично отряхиваться, заодно уронив журнал. – Вот, привел твою сестренку, водяная коса, как и обещал.

– Благодарю, Волноходец. – На словах «водяная коса» улыбка Мансаку превратилась в гримасу. Не сводя глаз с Волноходца, он схватил Хайо за одежду и подтащил к себе. – Ты, э-э, говорил, что хочешь нас о чем-то спросить?

– Да, раз уж вы оба здесь. – Волноходец уселся на скамейку, которую только что освободил Мансаку, что-то беззаботно мурлыкая себе под нос, потом взял в руки журнал, отводя от них свой взгляд. – Вы были на мосту Син-Кагурадза, когда там умер клиент Сжигателя. Конечно, гибель клиента – это позор. В общем, дело в том, что я покровитель театра Син-Кагурадза. Это прямая обязанность Бога воды, поскольку один из моих предшественников был плотно связан с музыкой и другими видами искусства. И я заметил, что перед смертью этот клиент указал на театр. Может быть, он успел сказать или послать проклятия в адрес самого театра или людей, имеющих к нему отношение? Что-то, что мне стоило бы знать?

Хайо и Мансаку переглянулись. Она вспомнила только протянутую в сторону театра руку Дзуна – как будто он хотел перетащить себя через мост, если бы мог.

Хайо покачала головой:

– Про театр он ничего не говорил.

– Совершенно ничего, – уверенно подтвердил Мансаку. – Он не произнес напоследок ни слова, не посылал проклятий, ничего не говорил ни о театре, ни о театралах, даже ничего драматичного не сказал.

– Ох, неужели? – кривая улыбка Волноходца даже не дрогнула. Он перевернул страничку. Напряжение в воздухе слегка ослабло. – Какое облегчение. Китидзуру-кун и так из неудач не вылезает, и если еще театр… Это что еще такое?!

Он замер, уставившись в журнальный разворот. Хайо вытянула шею и прочла черный заголовок через всю полосу:

– И это называется журналистикой?! – Волноходец провел пальцами по рефлексографии молодой женщины с кудрявыми короткими волосами, улыбающейся прямо в камеру.

Что-то отдаленно задело струны, связанные адотворческой эн. Потому Хайо спросила:

– Кто это?

– Авано Укибаси, наследница синшу-винокурен Укибаси, – произнес он с каким-то особенным теплом. – Говорят, я ее бог-хранитель, но на самом деле это она меня спасла. После войны, когда я был практически никем, маленьким божком в облезлом святилище, она отыскала меня, поделилась с другими моим духовным именем и возродила к жизни. Она мой человек-хранитель, – благоговейно произнес Волноходец, потом сжал губы. – И они еще смеют рассуждать о ее спасении!