Хлеб стыда - страница 4



костер на площади уж сложен. Dixi… —
речь старика негромка и тиха.
#12
Речь старика негромка и тиха,
но громогласно эхо духоборца.
Готовые затмить и славу Солнца,
горят костры… их треск не затихал.
Из века в век горят в веках —
Змей пламя изрыгал, спрягая кольца…
– Я праведником слыл и богомольцем
и пел псалмы от стиха до стиха.
В пустыне обретался я тогда —
ел, будто бы вкушал, волчцы… акриды…
Но миражи прельстили навсегда —
пред Духом Пранебытия изыдил
безд инфернальный ужас – мрака страх
Великий Грешник каялся в грехах.
#13
Великий Грешник каялся в грехах,
безгрешных посылавший на кострища —
еще не остывало пепелище,
еретика искали впопыхах…
…И нет стигматов на его руках —
о, нет, не оправдания он ищет,
так зверь алкающий здесь рыщет, —
насытившись, смиряется пока.
…Хранили тайну своды подземелья,
ведь истина горька… горька, как зелье.
Светильника огонь затрепетал —
воспоминанье вороша былое,
Великий Инквизитор замолчал
пред милостью Молчания Благого.
#14
Пред милостью Молчания Благого
не вопрошай ответа… не взыскуй —
лишь каясь, о содеянном горюй,
не прекословля пред укором строгим.
Гордынею вмененную дорогой
идти без покаянья не рискуй —
о Пренебесном Царствии тоскуй
в томленьи духа и печали многой.
…Старик, за двери выходящий вон,
застыл… остался при Молчаньи он —
Уста Христа к устам его припали, —
лег на уста стигматом поцелуй:
– Не приходи совсем… тем чашу преминуй, —
ночь душная на стогна града пала…
#15
Ночь душная на стогна града пала,
а в вечеру Его встречал народ —
Он средь молящих… страждущих идет —
Спаситель Сам, – толпа Его узнала.
Лик хмур, суров и мрачен кардинала —
провидел он мистерии исход, —
под стражу, как еретика берет
и люд смиренье Сына не смущало.
И провернулось время под ключом —
пред сыном в монологе горячо
глаголилось исповедально слово.
Речь старика негромка и тиха —
Великий Грешник каялся в грехах
пред милостью Молчания Благого.

Сквозь тусклое стекло

Разбойник

Суд свирепых страстей
под площадную брань —
кожи бренную ткань
рвут удары плетей.
В мрак библейских ночей
сколько пролито слез?
Столько выпавших звезд
средь обломков лучей.
Было столько камней,
сколько страждущих рук…
В искупленье чьих мук
впились когти гвоздей?
Пусть терновый венец
Не уместен и глуп:
с кровью капает с губ
уксус, словно свинец.
… Тайну гнусной игры
не сокроет и мрак, —
беззакония раб
на вершине горы, —
средь свирепых страстей
под площадную брань,
плащаницы где ткань
рвут удары плетей…
– «…искупленному в длань
впились когти гвоздей…»

«За кругом круг круги замкнутся…»

За кругом круг круги замкнутся,
сомкнутся за спиной врата —
все бренные пути сойдутся,
чтоб разминуться навсегда.
Любовь обрятший станет светел,
исход нашедший будет свят —
что Господу иным ответить,
кем Сын был во Христе распят?
Но, крестную здесь приняв муку,
камнями битый пилигрим,
смотри – кладет сошедший руки —
один из всех… За всех один…
Верь! Таинство свершилось встречи,
чтоб явью статься навсегда —
не смея Господу перечить,
Иуда сгинул в Никуда.
За кругом круг круги замкнутся,
сомкнутся за спиной врата —
все бренные пути сойдутся,
чтоб разминуться навсегда.
«Вернись же к нам – в юдоль печали…»
Вернись же к нам – в юдоль печали, —
О, Дева Радужных Ворот!
С улыбкой грустною встречает
София страждущий народ…

Хлеб стыда

Вершилась тайной тайна шестоднева,
пресуществленная в шестой из дней —
от плоти плотью, костью от костей,
женой предстала пред Адамом Ева.
Вкусившие в соблазне плод от древа,