без сна у колыбели вящей Мать —
и как не верить спящим в благодать,
не видеть мир очами первозданным?!
Их открывать в волненьи чрезвычайном,
тем сон спугнув и, тот же чая, ждать…
Лишь свет забрезжит, призванный блистать,
Дитя в улыбку прячется потайно.
Как дети станем, веря вящим снам:
В час величайший, ведомый волхвам. —
(волхвы рожденья подтвержденья жаждут), —
пылай, предвосхищенья купина!
Там, где глаза поднять не смеет каждый,
под маской Майи прячет лик Она.
Под маской Майи прячет лик Она —
неразличимые играют блики, —
мир отражений явлен многоликим
и бездн его не исчерпать до дна.
Как иллюзорна здесь границ стена!
Вне берегов спит океан великий —
и звездный шар, и листик базилика,
миры миров несет одна волна.
Когда свернет змий древний кольца
пред Нею, облаченной в солнце,
земных богов предстанут племена.
Но прикровенно имя Незабвенной —
последней тайной в Тайне всей Вселенной
от лжеименных имя скрыть должна.
От лжеименных имя скрыть должна
Та, что незримым явлена светилом —
иное солнце в небе воспарило,
иными стали звезды и луна.
Сотрутся пантеонов имена —
немыми время камни сохранило.
Мария над младенцем лик склонила —
Изиды уходящей тень видна.
Пренепорочной воссияет Слава —
Адам по благодати – ей по праву, —
приять преуготовлен небеса…
Превоплощенным Словом прозвучали
от неба и до неба голоса:
– «и всю скорбь вдовью в смехе беспечальном»…
И всю скорбь вдовью в смехе беспечальном
как скрыть от глаз, не выплакав глаза?
В гнетущем зное зиждится гроза —
былая боль грядущую встречает.
С ресниц сорвавшись будто бы случайно,
Отчаянья горючая слеза
скользнет, словно роса, по волосам —
молитва обретается молчаньем.
Безмолвье… лишь стенания звучат,
Грудь давят стоны и уста кричат —
доколе здесь за тайной первородства
Мать Мира прячет лик от чад, дотоль
им уготовлена юдоль сиротства —
В ней неизбывна ожиданья боль…
В ней неизбывна ожиданья боль
дотоль, когда и времени не будет —
не потому ли до свершенья судеб
вкушают здесь долготерпенья соль?
О, Дева Присносущая! Дозволь
и перстным сопричастными стать сути:
свет радужный дотоле не пребудет,
доколи полнится страдания юдоль.
За той, что радугой объемлет бездны,
в Мир Огненный не всяк войти готов.
Тропу мостят скрижалями богов —
Боль, болью в боль продленная, исчезнет —
из ожиданья возвернутся вновь
и Вера, и Надежда, и Любовь…
И Вера, и Надежда, и Любовь —
пир одиночества – венец разлуки.
Миндальный привкус утонченной муки
по горечи в ней различит любой.
В какие бездны манит за собой!
Гармонии какой рождает звуки!
Целуй венчавшие короной руки,
молитвенно склонясь перед судьбой…
Достойная в смиренных преклоненья,
Она дарует соль долготерпенья,
сокрыв от глаз отчаянья печаль…
В тщете Любовь, Надежду, Веру звали
лжеславой грех гордыни увенчать —
как дочери, очами не предстали…
Как дочери, очами не предстали:
удел сиротства – скорбнейший удел.
Никто сестер у сердца не согрел —
под солнцем черным холода настали.
Из трети звезд на землю три упали
туда, где тьмой очерчен им предел.
Кто был крылат – под купола взлетел,
незрячих здесь слепые бездны ждали.
Мир, явленный в картинах лжечудес,
лежит во зле… Пусть с высоты небес
зной яростной звезды – Звезды Полыни, —
оплавит глыбы каменных сердец:
– О, как меж склепов, вздыбленных гордыней,
не в радость одиночества дворец!
Не в радость одиночества дворец —
низвергнутые торжеством закона,
лежат в руинах стены Вавилона —
земных царей держава и венец…
