– А вот ваше паршивое кинишко, – хмыкнул Растиньяк. – Оно-то и есть форменная контра.
– О каком кинишке вы изволите говорить? – сглотнул Хучрай.
– Ну хватит дурочку-то валять! – прикрикнул на него Нусинген. – «Грязное небо» это ваше или как его там?.. Тоже мне – сначала разводит контрреволюцию, а потом как ни в чем не бывало невинной овечкой прикидывается…
– Какой овечкой? – рассердился Хучрай. – Что это вообще за тон?
– Молчал бы лучше, – усмехнулся Растиньяк. – А то сейчас такой тон возьмем, сам не обрадуешься.
От того, что один из визитеров без предупреждения перешел с ним на «ты», Хучрай почему-то растерялся и замолк.
– Так вы одеваетесь? – поторопил его Нусинген.
– Да-да, – пробормотал Хучрай.
Режиссер раскрыл шкаф с одеждой и вынул оттуда первые попавшиеся брюки. Он стал было задумчиво стягивать с себя домашние штаны, но вдруг осекся и обернулся к визитерам:
– Извините, мне… надо переодеться.
– И что теперь – отворачиваться нам прикажешь? – гаркнул Растиньяк.
Хучрай ничего не ответил, отвернулся сам и со злостью стал высвобождаться из штанов.
Уже на улице у Хучрая при виде черного воронка подкосились ноги. Нусингену и Растиньяку даже пришлось поддержать его, чтобы благополучно довести до машины.
Режиссера усадили на заднее сиденье. Справа от него сел Растиньяк, слева – Нусинген.
Хучрай недоуменно уставился на бородатого водителя.
– Поехали, Семеныч, – хлопнул бородача по плечу Нусинген.
Воронок тронулся.
– Значит, мы на Лубянку? – сдавленно спросил Хучрай.
– На нее, родимую, – хмыкнул Растиньяк.
– И все-таки я… не понимаю, – вновь начал канючить Хучрай. – Вы говорите: мой фильм… мой фильм – преступление… Господи, даже подумать об этом нелепо, – невесело усмехнулся он. – Как же он может быть преступлением… он уже вышел, его много кто посмотрел… Его, в конце концов, разрешили к показу! Он прошел все инстанции!
– Вот вы нам и скажете, – произнес Нусинген, – кто именно отвечал за выпуск данной контры. Назовете все фамилии.
– Никого я не буду называть, – угрюмо парировал Хучрай.
– Будешь, – со смешком сказал Растиньяк. – И не таких раскалывали.
– Да мы и так это выясним, – махнул рукой Нусинген. – И все ответственные за эту контру лица понесут наказание, уж не сомневайтесь, гражданин режиссер.
– Могу я узнать, от кого вы получили этот приказ? – спросил Хучрай, держась за кадык. – Кто именно велел вам задержать меня?..
– Ишь какой нетерпеливый, – хмыкнул Растиньяк. – Прибудем сейчас – сам все узнаешь.
– И я смогу поговорить с ним? – спросил Хучрай. – То есть с вашим начальником.
– Поговоришь, – подтвердил Растиньяк. – Только сам же, сволочь, не обрадуешься этому разговору.
– Вы не имеете права! – взвизгнул Хучрай. – Кто вам дал право так со мной разговаривать?
– С контрой у нас разговор короткий, – лениво пояснил Нусинген. – Вашу участь сегодня же решит «тройка».
– Какая еще «тройка»? – с ужасом посмотрел на него Хучрай.
– Ну, не прикидывайся, – протянул Растиньяк. – Сам же все знаешь. Эвон какие картины ляпаешь. Так что нечего тут перед нами скромничать, осведомленность свою прятать…
– Насколько я знаю, – сквозь зубы проговорил Хучрай, – давно прошли времена «троек» и тому подобного произвола…
– Значит, хреново знаешь, – хмыкнул Растиньяк.
– То, что старые времена могут вернуться, вам, видно, и в голову не приходило? – любезно поинтересовался у Хучрая Нусинген.
– Как они могли вернуться… – прошептал режиссер. – Сталин, что ли, воскрес?
