В селе Федоровка, где Настя крестила Вадима, он придержал коня у приземистой хатки, скрытой за тыном и садочком. Спрыгнул. Рванул дверь так, что заколыхался и едва не погас огонек керосиновой лампы.
Его встретили крестные Вадима, что принимали младенца после купели. Они встревоженно глядели на хмурого Махно, на его маузер, словно и в самом деле были в чем-то виноваты.
– Здорово, кумы! – бросил Нестор. – И не думайте, шо я не знаю, как вы Вадима хрестылы… Моя Настя, случаем, не у вас?
– Ни, – замотали головами селяне. – Нема!
– Не брешете?
– Та хай Господь нас покарае, – разом перекрестились они.
Убедившись, что ему не врут, Махно снова вскочил на лошадь, по бокам которой стекала пена.
Селяне смотрели ему вслед. Прислушивались к торопливо удаляющемуся конскому топоту.
А Махно вскоре уже входил в хату Насти, где его встретила теща.
– Нестор? Заходь!..
Но выражение ее лица изменилось, едва она увидела состояние зятя.
– Шось з Настей? – обмерла она.
– Мамо Дуся, може, вы шо-то знаете… де ваша дочка?
И тут же понял, что теща ничего не знает. Повернулся, вышел во двор к тяжело дышащей лошади. Та косила испуганным глазом и пятилась от него, как от смерти.
Тетя Дуся выскочила следом, схватилась за сердце.
– Нестор, шо скоилось? Куды ты подивав Настю?.. Не мовчи, Нестор!
– Ничего не знаю.
– Знаеш, Нестор! Скажы!
Махно молча взобрался на лошадь. На этот раз уже тяжело, неуклюже: оба вымотались – и человек, и животное. Выехал на улицу. Весенняя темнота легкая: далеко просматривались ряды белых хаток.
За ним с криком и воем бежала простоволосая, растрепанная тетя Дуся:
– Нестор, шо ты з моею Настей зробыв? Куды ты мою доньку подивав, каторжнык чортив!..
Но Махно уже был на дальнем краю села…
Поздним вечером в зале коммуны, освещенном двумя керосиновыми лампами, он застал и Щуся, и Сашка Лепетченка, и Каретникова. Следом бежал Степан с горестным лицом. Хотел доложить, что лошадь тут же пала.
Махно подлетел к Федосу, схватил его за грудки:
– Федос, где Настя? Где Вадим?
– Та ты шо, Нестор? – развел руками, не сопротивляясь, Щусь. – Мы ж з хлопцами в колонию наведались… два воза добра привезли.
– Я не о том! Я спрашиваю, где Настя? Где сынок мой Вадим?
– Так она ж давно, бабы говорили, собиралась из коммуны выйти, – почти шепотом, проникновенно ответил Щусь. – Не нравилось Насте в коммуне… а тебе боялась сказать, от и скрылась куда-то…
– Брешешь! Не могла она от меня тайно сбежать Не могла!
– То ж баба, Нестор! У нее другая голова. Для нее наша анархия як козе барабан. Она наших идей не восприймает… Я правильно кажу, хлопцы?
Несколько черногвардейцев утвердительно закивали, отвечали вразнобой.
– Баба, шо з неи взять!
– Знайдеться со временем!
– Вернеться!..
Махно отпустил Щуся и еще раз пристально вгляделся в лица хлопцев. Неожиданно схватился за рукоять маузера, стал выдергивать его из тяжелой деревянной кобуры.
– Брешете! Знаете, где она! Сговорились! Куда дели?
Товарищи навалились на него, не позволили достать оружие. Маузер оказался в руках Каретникова.
– Нестор! Ты глянь во двор! – сказал Щусь. – Народ собрался. Немцы идут на нас, стражники петлюровские, паны… Люды от тебя слова ждут…
Они под руки вывели ничего не понимающего, шатающегося Нестора на балкон. Внизу – огни факелов, «летучие мыши», скопище людей, телег, коней. Увидев Махно, толпа начала кричать.
– Нестор Ивановыч! Скажы слово!
