Чтобы и далее не раскрывать тайну «Ласточки», совместно порешали сделать завтра вечером остановку и позволить всем членам экипажей, кроме охраны, в которую запланировали выделить только надежных и проверенных офицеров по утвержденному списку, выпить по рюмке водки, якобы по случаю дня Ангела полковника Жвакина. В водку договорились добавить совсем немного сонного порошка, дабы усыпить экипаж «Иртыша» и исключить лишних свидетелей.
И ночью, когда все уснут, – перегрузить весь «особо ценный груз» на «Ласточку», тут же отправив ее вперед на встречу с командой штабс – капитана Киселева, дожидавшегося конвой в согласованной ранее точке – на месте слияния Оби и Иртыша.
Естественно, под командованием полковника Колобова и под присмотром иеромонаха.
Командование оставшимся конвоем и ответственность за все золото и ордена постановили передать полковнику Жвакину.
Ордена Директории решили перегрузить на «Пермяк».
На «Иртыше» – оставить только ящики с золотом, которые загрузили туда еще в Омске.
Остаток ночи посвятили выявлению возможного агента из числа военной команды «Иртыша» и формированию списка надежных людей, которых можно будет привлечь к погрузке «Ласточки».
Военная команда «Иртыша» состояла из двух офицеров, двадцати колчаковских добровольцев и десяти мобилизованных речников.
За одного из офицеров – штабс-капитана Развина, поручался Жвакин – знал этого офицера лично и даже его родителей. Кроме того, служил Развин всегда на глазах полковника.
А вот второй – прапорщик Константин Карасев был неизвестен никому и появился в самый последний момент перед отплытием. Якобы по звонку из отдела контрразведки бригады генерал-майора Ивана Красильникова.
Ведомство, где предположительно служил Карасев, было по понятным причинам достаточно закрытым заведением, посему сведениями о прапорщике никто не располагал.
Единственное, что было известно, то что Карасев в ноябре 1917 года закончил с отличием вторую Омскую школу прапорщиков.
– Погодите, господа, я вспомнил – разрешил ситуацию Жвакин – на «Пермяке» служит мой приятель – поручик Забельский, он тремя годами раньше окончил ту же Омскую школу прапорщиков. Пусть он и попытается снять подозрения с Карасева, или изобличит того во лжи.
На том и порешали – допрос Карасева и по его результатам составление списков надежных людей отложили на утро.
С тем и разошлись по каютам.
Пароходы живут дольше людей и служат всем своим хозяевам, верой и правдой.
Пароходам совсем неважно, кто ими владеет, какими именами их нарекают, какого цвета флаг вывешивают на их корме.
Для них – хозяин тот, кто стоит за штурвалом, тот, кто уверенными движениями направляет ход, кто выдает команды всяким «вредным насекомым», ползающим по палубе и гниющим в трюме.
Такого же мнения придерживался и тобольский судоводитель Григорий Степанович Савиных, знаменитый на весь Обь-Иртышский бассейн своими многочисленными достоинствами.
Мудрый, трудолюбивый, состоятельный, многодетный, непьющий, некурящий и весьма набожный такой! – вот какими качествами обладал Григорий Степанович.
Среди иртышских речников он имел шутливое прозвище «Лампада», поскольку вся его каюта была завешена иконами и никогда не потухающими лампадами.
Перед навигацией и после ее завершения он в обязательном порядке устраивал на судне торжественный молебен.
Недостаток он имел только один, да и недостаток это был вовсе, а так – слабость невеликая – не мог он ни в чем отказать младшей своей дочурке Степаниде.
