Мой деликатный мальчик не сказал мне ни слова упрека по поводу моих непедагогичных воплей – взял меня за руку и повел к трамвайной остановке. По дороге я подуспокоилась, и только изредка шмыгала носом. Ребенок молча достал из кармана носовой платок и протянул мне. Тут я подумала, что в некоторых случаях Гошка ведет себя со мной, как взрослый по отношению к неразумному дитяте: никогда не спорит, не пререкается и не отвечает криком на крик, просто замолкает и терпеливо ждет, пока я приду в себя.
Но мне все равно не давала покоя мысль о том, что вокруг полно опасностей.
– Гошенька, – сказала я, беря его за руку перед тем как перейти дорогу к метро, – ты все равно соблюдай правила безопасного поведения…
– Да знаю я все, ма, – откликнулся он. – С незнакомыми не знакомиться, на провокации не поддаваться…
– Ни с кем из посторонних никуда не ходить, – подхватила я. – Даже если очень попросят. Ты же знаешь, сколько маньяков по городу бродит.
– Ма, ну что я, идиот, что ли? Ни с кем я никуда не пойду.
– Даже если тебе что-то пообещают?
– Даже если. А что мне могут пообещать такого?
– Ну, деньги, например. Ты же у меня мальчик прижимистый, денежки любишь.
– Ой, ну сколько денег? За три рубля я никуда не пойду.
– А если сто долларов пообещают?
– Тогда тем более не пойду. Сейчас времена такие, кто ж сто долларов просто так отдаст? Сразу понятно, что маньяк.
Заехав домой, мы забрали гитару под отчаянные вскрики ребенка: «Мама, осторожней, тут струны!», «Мама, не задень инструмент!», «Мама, не толкни меня, я же с гитарой!» и направились в сторону учительского дома. Путь наш лежал мимо осмотренного мною вчера места происшествия, и я, запихнув ребенка на урок, решила пройтись маршрутом убитой девочки. Все-таки мне не давала покоя мысль о том, где она встретилась с убийцей? Раз, по данным поквартирного обхода, в парадной никого не было, значит, злодей где-то увидел девочку и пошел за нею. Вот вопрос, где? Она вышла из дома и направилась прямиком в булочную. Эту булочную я знаю, по выходным, особенно днем, народа там практически не бывает. Надо зайти туда, спросить, не бросился ли продавцам в глаза кто-нибудь из покупателей накануне?
Погода неожиданно разгулялась, светило яркое солнышко, и совершенно не верилось, что вчера здесь произошло убийство и на каменном полу парадной лежал в крови труп, и плакали родители…
Я зашла в булочную и, воспользовавшись отсутствием покупателей, предъявила сонной продавщице удостоверение. Она без эмоций скользнула по нему взглядом, и я спросила, работала ли она вчера в три часа дня.
– Работала, – кивнула она головой, не проявляя никакого интереса к происходящему.
– После обеда много было покупателей?
– Да никого. Девочка только два бублика брала, половинку ржаного и багет.
– Это вы так запоминаете, кто что берет? – поразилась я.
– Да она каждую субботу одно и то же берет, я ее знаю.
– По имени знаете? – уточнила я.
– Да зачем мне это надо? В лицо помню. Два хвостика, пальто в клеточку, вежливая такая девочка, всегда мелочь ищет, без сдачи дает.
– Она сразу ушла, как все купила?
– Сразу.
– А кто-нибудь еще входил в булочную, пока она не ушла?
– Не-а.
– А вы не заметили, ее никто не ждал на улице?
– Никто не ждал, сразу пошла налево.
– Спасибо. До свидания.
Продавщица кивнула, глядя в пространство за моей спиной. Идеальная свидетельница, подумала я. Быстро и точно выдает информацию, сама ни о чем не спрашивает. Я вышла из булочной, соображая, стоит ли завтра посылать к ней оперативника – допросить на протокол, или махнуть рукой, ограничившись этим разговором. Все равно к раскрытию этот допрос не приведет.
