В конце концов, он КЕРГИШЕТ или нет? Ведь ему надо будет объединять всех умеющих ходить во времени для какого-то, неясного ещё, правда, дела, в том числе и женщин.
Он злился, а взгляд Шилемы, неотрывный и просительный, словно прожигал его насквозь. Это было невыносимо.
Однако вскоре её глаза заблестели, между ними появилась упрямая складка. Голос окреп.
– Вот что, КЕРГИШЕТ. Запомни! – проговорила она твёрдо. – Если ты не возьмёшь меня сам, я пойду за тобой сама.
– Иди! Я не указчик, кому куда ходить.
– И пойду! Но если со мной что-то случиться, то все будут знать, по чьей вине это произошло.
Иван даже задохнулся от такой наглости.
– Да ты, оказывается, шантажистка! Тогда…
– Нет! – упрямо перебила она его, и тряхнула волосами. От её уха сверкнул зелёный, колкий для глаз лучик. – Я обычная временница. А ты – КЕРГИШЕТ! И ты должен относиться ко мне с почтением, как ко всякому иному из нашего сообщества людей, умеющих ходить во времени! Иначе, ты не тот, за кого себя выдаёшь, присваивая великое имя КЕРГИШЕТА!
Это был удар ниже пояса.
– Вот что, обыкновенная временница, – процедил Иван, давя в себе неприязнь к этой нахалке. – Во-первых. Я никому ничего не должен. Я КЕРГИШЕТ волей случая. Но это не должность, а способность. Во-вторых. О почтительном отношении. Я всегда готов. Наше вам с ручкой, – и он раскланялся перед нею. – Думаю, достаточно. Извините, обыкновенная временница, но мне надо кое-что сделать… Без вас-с.
– А ты, оказывается, шут гороховый, – притворно, и это было заметно, вдруг, как будто удивилась Шилема. – А я то думала, что ты хоть что-то соображаешь. А у тебя этого ни на столько, – она показала кончик ногтя на мизинце.
– Не будь ты временницей… женщиной… – начал с угрозой Иван, задетый обидой на сравнение его с шутом гороховым, у которого ума с полгорошины.
– Ой-ёй-ёй! – презрительно отозвалась Шилема на его предполагаемые действия, если бы она была не женщиной. – Какой грозный!
Из-за двери послышался сдавленный смех Сарыя. Он подействовал на Толкачёва, готового вспылить не на шутку, отрезвляюще.
«Они же меня разыгрывают», – подумалось ему, хотя и это болезненно задевало его самолюбие. Тем не менее, такая оценка происходящего повлияла на него успокаивающе.
Но от временницы надо было отделываться. Правда, не угрозой, а… Как?
– Всё, Шилема, – как можно твёрже проговорил он, отметая тем самым всё, что между ними было только что сказано. – Я занят! Поговорили, обменялись… мнениями, и – будет!
– Ну, уж нет! – притопнула она ногой.
– Ну, уж да!
Иван отвернулся от неё и пошёл в ванную бриться и принять душ, справедливо считая, что разговор с временницей о принятии её в набираемую им команду окончен раз и навсегда.
Шилема последовала за ним по пятам.
– Мне надо обмыться, – как можно спокойнее сказал Иван, обернувшись к ней.
– Мойся, – разрешила она. – Я посмотрю.
– Что ты посмотришь? – опешил от такого её заявления Иван. – Мне надо раздеться.
– Раздевайся! Я что, голых мужчин не видела? – без тени смущения или хотя бы запинки, сказала она.
Сарый, отступивший на кухню, хлюпнул носом – его там душил смех.
– У тебя что, здесь не в порядке? – Иван показал на голову.
Он опять начинал злиться на эту бестолковую Шилему, у которой возможно, и вправду, было не всё в порядке с мозгами.
– У меня как раз здесь всё в порядке. Вот потому-то я и посмотрю за тобой. Ты сбежишь, а мне потом придётся искать тебя по всему полю ходьбы.
