– Анька, вставай! Смотри, какая тушёнка!
– Я не хочу,– повторила Анька, но уже с раздражением. Было ясно, что она хочет, ещё как хочет. Открыв тушёнку, Юлька сделала то же и с банкой красной икры.
– Анютка, вставай! Икра тебя тоже ждёт.
– Пускай ждёт! Не буду.
Вывалив половину тушёнки в одну тарелку, а половину– в другую, Юлька перемешала её с картошкой. Потом поставила чайник, сделала бутерброды. Потом взяла Аньку за ноги и рванула со всей силы. Анька также изо всей силы вцепилась в койку. Стальная койка, весившая не меньше ста килограмм, проехала пол-палаты. С большим трудом отодрав от неё ревущую Аньку, Юлька впихнула её за стол и дала ей ложку.
– Вот, жри! Пока не пожрёшь– не встанешь.
Анька, усиленно кривя рожу, начала есть. Ей стало смешно, и она закашлялась. Кременцова, евшая рядом, хлопнула её по спине– да так, что чуть не убила. Чайник вскипел. Когда пили кофе, Анька спросила:
– Что ж нам теперь делать?
– Вот уж не знаю,– пофигистично ответила Кременцова. Такой ответ, а главное– тон Аньку не устроил.
– Как так, не знаешь?
– Вот так– не знаю, и всё.
– Какого ж ты хрена меня подставила, сука рваная?
– Это как я тебя подставила, интересно?
– Да очень просто. Сказала мне, кто она, хотя знала, что это смертельная информация. Ты ведь знала об этом! Прекрасно знала!
– Нет, я только потом это поняла. Прости.
Допив кофе, Анька вернулась на свою койку и опять стала тасовать карты. Кременцова осталась сидеть на стуле, опустив руки.
– Значит, схема такая,– сказала она, подумав,– о том, что мы с тобой знаем, ни одному человеку не говорим ни слова. Одновременно не спим– ни ночью, ни днём. Я сплю– ты не спишь, ты спишь– я не сплю. Ночью спим со светом. В туалет, в магазин, на уколы, на процедуры по одиночке не ходим. Только вдвоём.
– Да что это даст?– отмахнулась Анька, – она ведь ведьма! Что мы против неё– хоть вдвоем, хоть с полком охраны?
– Если бы для нее все было так просто, она бы ночью не бегала от меня,– возразила Юля,– а она бегала, только пятки сверкали. Потом стреляла из-за контейнера– при том так, как можно стрелять лишь левой ногой, страдая тяжелой степенью косоглазия. Она очень быстро передвигается – видимо, на метле. Она весьма хитрая, но и я – не дура, а ты – тем более, если с сахарным диабетом работаешь на панели так, что у тебя юбка стоит дороже моей дублёнки. Сила у неё есть, но ты только что узнала, можно ли со мной справиться одной силой.
– Юленька, а ты кто? Самбистка?
– Нет, дзюдоистка.
– Разрядница?
– Мастер спорта.
Раскладывая пасьянс на постели, Анька спросила:
– И долго мы будем с тобой сиамскими близнецами? Это ж немыслимо: одна спит, другая – не спит. Одна срет, другая любуется. Одна трахается, другая – дрочит. Ведь мы так через неделю с ума сойдем.
– Чтоб это закончилось, мы должны разузнать, чего она так боится,– ответила Кременцова, вывернув ногу, чтоб посмотреть, нет ли на бинте крови,– она не хочет, чтоб знали, что существует её портрет, написанный, как икона. Мы должны выяснить, почему она этого не хочет, а также кем и зачем был написан этот портрет. Тогда станет ясно, как её нейтрализовать.
– Так мы вдвоем это будем выяснять, что ли?
– Да, разумеется. Трупов и так уж более, чем достаточно, на мой взгляд.
– И как же мы это выясним?
Кременцова допила кофе. Потом ответила:
– Я не знаю.
– Тут, за больницей, есть не то озеро, не то пруд,– со вздохом сказала Анька,– пошли утопимся, чтоб не мучиться.
