– Ненавижу классику,– объявила она и, захлопнув книгу, легла в постель. Юлька изо всех сил боролась со сном, закутавшись в одеяло.
– Кто будет спать?– спросила она.
– Спи ты,– предложила Анька,– я про своих собак почитаю.
И взяла справочник.
– Ты не вырубись! Ведь тебе димедрол вкололи.
– Не вырублюсь. Спи спокойно.
Был уже двенадцатый час. Ободрённая заключительными словами Тиберия Горобца, ставшего философом, Кременцова крепко уснула.
Её пробуждение было страшным. Во-первых, свет не горел. Во-вторых, судя по гробовой тишине, стояла ещё глубокая ночь. И, наконец, в-третьих – Аньки в палате не было. Аньки не было! Юля поняла это раньше, чем открыла глаза и раньше, чем затаила дыхание, чтоб прислушаться. Ощущение одиночества грызло кости, как зимний холод, хлещущий из распахнутого порывом ветра окна. Приняв сидячее положение, Кременцова откинула одеяло, свесила ноги, нащупала ими шлёпанцы и взяла со стула халат. Дверь была чуть-чуть приоткрыта. Полоска тусклого света из коридора пересекала справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству. Распахнутый, он лежал близ Анькиной койки, на месте тапочек с кроличьими ушами. Сквозняк слегка шевелил страницы. Это уж было слишком. Надев халат на голое тело, Юля взяла пахнущий тушенкой консервный нож, и, сунув его в карман, пошла в коридор.
Он был очень длинный и освещался лишь кое-где, поэтому до окна просматривался в одну только сторону. Кременцова старательно почесала затылок и зашагала сперва туда, стараясь не хлопать тапками. Проходя мимо туалета, она в него заглянула. Аньки там не было. Из палат доносились храп и зловоние. Коридор, как выяснилось, окном не кончался, а сворачивал вправо. Ответвление, впрочем, было весьма коротким. Оно заканчивалось решёткой, запертой на замок. За ней была лифтовая площадка и погружённая во мрак лестница. Между этой решёткой и торцевым окном здания находилась дверь операционной. Юлька её толкнула, нажав на ручку, и, убедившись, что она заперта, побрела к другому концу зловещего коридора.
Последней комнатой женского отделения была сестринская. Кременцова решила поговорить с сестрой. Громко постучав и не получив ответа, она потрогала дверь. Дверь легко открылась, и Кременцова остолбенела. В комнате горел свет. Около дивана со смятой, как после секса, постелью, стояли туфли на шпильках, принадлежавшей медсестре в розовых штанах. Но ни медсестры, ни её штанов, ни даже косоворотки в комнате не было. Одни туфли стояли. Ошеломлённая этой новой загадкой, Юлька двинулась дальше, тревожно взмахивая ресничками и сжимая в кармане консервный нож. Куда медсестра могла убежать босиком, чёрт её возьми? Куда могла Анька деться? С ума они сошли, что ли?
В холле перед мужским отделением, из которого нёсся многоголосый храп, Кременцову ждало ещё одно потрясение. Там стояла каталка. На ней лежал покойник в чёрном мешке. Кременцова с дрожью – вдруг Анька?– приблизилась к мертвецу и распаковала верхнюю его часть. Нет, труп был мужской и точно не первой свежести. Он смотрел. Его белый взгляд не казался мёртвым. Быстро набросив на распухающее лицо покойника целлофан и перекрестившись, Юлька возобновила путь свой с чуть большей скоростью. Ей почудилось, что глазами мертвого человека злобно глядела на неё ведьма.
Процедурный был заперт. Пост, озарённый настольной лампою, пустовал. Кабинет заведующего также был на замке. В мужском туалете, который ночью служил курительной комнатой, Кременцову встретили матом из четырёх прокуренных глоток. Она в долгу не осталась, но дверь захлопнула. В ординаторской её получасовое ночное странствие завершилось, поскольку там оказались все, кто был ей так нужен– и Анька, и медсестра, и даже дежурный врач– бородатый, лысый толстяк в светло-голубой униформе. Он сидел за столом с двумя телефонами и пил чай. Анька прямо в тапках лежала на небольшом кожаном диване. Её ресницы были опущены, но слегка. Сквозь них блестели белки невидящих глаз. Красивая медсестра босиком сидела на стуле, недалеко от Аньки, и курила «Парламент». Ногти у неё на ногах были ярко-красные, как рубины.
