– Простите, я… мне… по-моему, я лежу. Мне надо… я должна встать, наверное, да?
– Вы помните, кто я, Юля?– строго спросила доктор.
– Конечно, помню!– бодро, уверенно и уже чуть более внятно ответила Кременцова, пытаясь вспомнить. Ей это удалось. Почти сразу вспомнилось остальное. Похолодев, Кременцова бросила взгляд направо. Свирепая медсестра, толкая перед собой тележку, покидала палату. Анькина койка была пуста. Справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству лежал на тумбочке.
– Что у нас за приступ был ночью, Юленька?– продолжала допытываться врачиха.
– Ночью?
– Да, ночью, ночью!
Кременцова не знала, что отвечать. Елена Иосифовна вздохнула.
– Я попрошу вас после обеда спуститься к невропатологу, на четвёртый этаж. История будет там. Спуститесь? Не забудете?
– Я спущусь.
Врачиха кивнула и устремилась вслед за сестрой.
– Елена Иосифовна, скажите, а Анька где?
Елена Иосифовна застыла. На её властном лице возникло короткое замешательство, уступившее место странной улыбке.
– Анечка то? Она в другом отделении. У неё возникли проблемы с почками.
– Да?
– Конечно. Ведь у неё же, Юленька, диабет. Тяжелейшей формы. Почки поражены. А тут еще это нервное потрясение! Вот и приступ.
– Это опасно?
– Юля, я – не уролог. Трудно сказать.
Оставшись одна, Юлька босиком прошлась до окошка, потом– обратно. Пол под её ногами качался как корабельная палуба. Мимо полуоткрытой двери палаты прошествовала, о чём-то переговариваясь, большая группа врачей во главе с заведующей. Сердце у Кременцовой тоскливо ныло. Решив сварить себе кофе, она включила Анькин электрочайник, и сев на Анькину койку, взяла от нечего делать собачий справочник. Тут вошла санитарка с капельницей. Поставив её у койки, предупредила:
– Будьте в палате. Сейчас придёт медсестра.
– Скажите, а Светочка не ушла ещё?
– Светка то? В процедурном уколы делает. К вам она, как я понимаю, сама зайдёт. Ведь вы у нас барыня!
Проводив санитарку стеклянным взглядом, Юлька открыла справочник. Начала листать. Интересовали её, естественно, фотографии. На разделе «Сеттеры» она стала листать помедленнее, потому что очень любила эту породу. И вдруг её рука дрогнула, надорвав страницу, как рука Бекки Тэттчер из «Тома Сойера» . Два взъерошенных, рыжих ирландских сеттера возбуждённо застыли друг перед другом– мордочка к мордочке. Это были кобель и сука. Сука была очерчена карандашной рамочкой– но не горизонтальной, как того требовала, казалось, форма собаки, а вертикальной, как если бы это был портрет человека. Левая сторона рамочки протянулась между носами суки и кобеля, четко отделяя их друг от друга.
На лбу у Юльки выступил пот от неимоверного напряжения мысли. Когда, а главное, с какой целью обвела Анька рыжую суку иконообразной рамочкой? Вероятно, минувшей ночью, под впечатлением разговора. Ну а зачем, зачем? Ведь не поленилась достать из тумбочки карандаш! А кстати, есть ли он в тумбочке? Выдвинув верхний ящик, Юлька увидела карандаш. Взяв его, проверила, тот ли грифель по цвету и заостренности. Грифель был, похоже, тот самый. Так что хотела Анька сказать ей этим рисунком? Или – не ей? Но тогда кому?
Влетела, колотя шпильками, Светка– сонная, злая. В руке у неё был шприц.
– Кременцова, жопу!
Отложив справочник, Юля встала и приготовилась. Всадив шприц, медсестра спросила:
– Ты знаешь, что Анька– в реанимации?
Юля вздрогнула.
