Сначала Агна ничего не увидела — чужое присутствие мешало изрядно, и мысли княжичей тяжёлые путали, но, отгородившись от них наговором простым, она ощутила, как ударила в ладони сила огромная, словно кипящая кровь по жиле потекла напором мощным, обдавая жаром с головы до пят.
Человек, что носил гривну, явно был жив. И не просто жив — бил в нём ключ живородный. Порой такая сила опасной считалась для простых людей. Любая сила — разрушающая или, напротив, возрождающая — если не владеть ей, вред может нанести. И лучше не подпускать её близко.
Агна нахмурилась, однако и с ней не всё ладно было, будто в места нити узлы тугие — не хорошо это, удавки означали давление воли чужой не доброй явно. Агна не смогло удержать да получше прощупать всё — у неё для этого и не хватит сейчас воли, по витым жгутам вглубь пошла дальше, где в недрах вязких, выдернула она ещё одну жилу. Та скрученная вся была: то била ключом свежим, то будто иссушалась вся, тонкой делалась, похоже, что тот человек, что когда-то носил эту гривну жив был — это правда, только по всему болен, не принадлежала ему жизнь, в чужих руках она передавлена рукой Марёны — смерти холодной.
Только вот такое дело удивительное — сила та, что хранило украшение, Агне знакома хорошо, будто не раз она её касалась — но ведь того не может быть!
Мысли стали путаться, а силы разом уходить, ладони закололо остро, а сердце затрепыхалось неровно. Агна вздрогнула, глаза открыть поспешила, вдыхая глубоко, возвращаясь в горницу светлую, поторопилась вернуть гривну княжичу. Тот с хмуростью принял, оглядывая девушку по-прежнему прохладным, недоверчивым взглядом.
— Что увидела?
— Жив тот человек, что носил когда-то обруч, только…
— Что? — поторопил с ответом Вротислав.
— Не князь это.
Анара́д хмыкнул, разочарование мелькнула в его очах смятением, спросил:
— А кто же, по-твоему?
— Не знаю… — честно призналась Агна. Воруту она никогда не знала, чтобы настолько близко знать его живу, что хранила в себе гривна.
— Лжёшь, — треском по льду врезался в пролившуюся тишину голос Анара́да. — Это вещь отцу принадлежала.
Вернул он на шею обруч, который только что побывал в руках её, силой буйной этого мужчины всё ещё опаляя всю, тесно сделалось внутри от того, что коснулась его, будто что-то сокровенное узнав, что не следовало знать молодой девице.
— Насколько понимаю, это отказ нам? — прервал тишину младший княжич.
— Напрасно вы себя утруждаете, своё решение я высказала ещё в Ледницах, — ответила устало Агна, приходя в себя, сглатывая сухость, хоть и вложила в голос всю твёрдость свою.
В груди и трепетало всё, не ясно от чего — пугливой она себя никогда не считала, только откуда волнение острое взялось, что нутро всё морозило, понять не могла. Кожей ощущала прилипший к ней внимательный взгляд Анара́да — он не вмешивался в болтовню своего братца — но его видимое спокойствие пугало не меньше, зная какой он внутри — лучше бы и не смотрела, спокойней было бы.
Вротислав хмыкнул и поднялся вдруг со своего места. Сердце Агны дёрнулось больно, но сама она осталась сидеть на прежнем месте, прикованная стылым взглядом Анара́да. Вротислав, обойдя длинный стол, приблизился к девушке нарочито медленно. Его ладонь крепкая в узлах вен легла рядом на столешницу, он склонился, нависая над ней низко, так, что горячее дыхание его, пахнущее чем-то горьким и кислым, по виску горячим комом прокатилось. Краем глаза Агна видела, как растянулись его губы в улыбке в щетине тёмной. Он отлепил от стола руку, протянул, взяв из плошки сушёную ягоду чёрной смородины, в рот себе кинул.
