Она расстегивает сумку и показывает бутылку «бейлиса».
Мы уговариваем ликер, сидя на парапете. У меня в сумочке жужжит телефон.
– Я недавно фотоаппарат разбила, – говорит Люси. – Сама не знаю как. Была на вечеринке у Шарка…
– У кого?
– Ну, чувак один. Татуировки рисует. Причем неплохо, хотя нигде не учился. Так вот. Вечеринка до утра, все как обычно, уснули вповалку. А утром смотрю – объектив разбит. Теперь я временно не фотограф. Занимаюсь аэрографией.
– Типа машины расписываешь?
– Ага. И мотоциклы. Видела бы ты, какую хрень мне заказывают.
– Типа снежных барсов?
Люси щелкает пальцами:
– Именно! Уже троим нарисовала.
Она достает из сумки пачку сигарет и зажигалку.
– Будешь?
– Бросила.
– Круто. А я не могу.
Она закуривает, выпускает дым через ноздри и говорит:
– А еще я рассталась с Давидом.
– Не знала. Давно?
– Пару недель.
Молчу. Люси продолжает:
– Три года. Представляешь? Три гребаных года я встречалась с ним. И теперь он сказал, что нам пора расстаться. Знаешь, как он это сделал?
– Прислал сообщение? – предполагаю я.
– Нетрудно было угадать, да? – Она выбрасывает окурок в Терек. – Он говорит, у него желания, которые он больше не может сдерживать.
– Какие еще желания?
– Другие бабы.
– Кто-то конкретный?
– Да нет вроде. Ему нужна сама возможность трахаться с кем-то еще. Не знаю, правда, кто ему даст.
Мы смеемся.
Есть пара десятков людей, включая меня, которые узнали Люси благодаря Давиду. До встречи с ним она была тихоней с факультета искусств в безразмерном белом свитере домашней вязки. Давид пел в группе, которая нещадно эксплуатировала эстетику Stooges и Velvet Underground. Играть они почти не умели, но Давид старательно корчил из себя Игги Попа, и это нравилось панкующим школьницам. Он ввел Люси в тусовку, познакомил с кучей народа. Она стала ходить по вечеринкам, выискивать в секонд-хендах самые экстравагантные вещи и писать флуоресцентными красками огромные психоделические полотна. Примерно через год группа Давида распалась, а сам он вылетел из универа, перестал сочинять песни и устроился работать на склад замороженных продуктов. В свободное время он теперь или накуривался, или играл в компьютерные игры и плел что-то про переезд в Австралию. Для меня и остальных он стал всего лишь парнем Люси. Удивляюсь, что их отношения вообще протянули так долго.
– А что ты чувствовала, когда вы с Маратом расстались? – спрашивает Люси.
– Да ничего особенного.
– Я тоже не убита. Я ведь начала встречаться с ним просто потому, что хотелось с кем-нибудь встречаться. До него у меня не было парней.
– Выходит, Австралия накрылась? – говорю я.
– Она накрылась с самого начала, – усмехается Люси. – Я никогда не верила, что у него получится. Чем бы он там занимался? Пас кенгуру? – Она смотрит на бутылку. – Будешь допивать это какао?
Я мотаю головой. Люси проглатывает остатки ликера.
* * *
Вечером пью «кровавую Мэри», в обществе Алана в «Магии». Кафе заполнено наполовину. За ближайшим столиком сидит молодая мамаша с дочкой лет восьми. Девочка уплетает картошку фри. Следующий столик заняли горбоносая девица с длинными распущенными волосами и рыжий парень со сломанными борцовскими ушами. Они пьют апельсиновый сок и болтают по-английски. Судя по акценту, девица местная. Чаще всего звучат слова mountains и traditional.
Прямо над моей головой вращается зеркальный дискотечный шар, блики от него медленно плывут по стенам. С тех пор, как я была здесь последний раз, на стенах появились зеркала и новые трещины. Вокруг автографа Эмира Кустурицы на одной из стен сделали рамку. Снизу прицепили поясняющую табличку.
