– Пару месяцев. Эльбрус. Фамилию хочешь знать?
– Пару месяцев?!
– Я непонятно говорю? – огрызается Илона.
– Пара… Это ведь значит два?
– Или чуть меньше. Это принципиально?
– Вообще-то это странно – выходить замуж за человека, которого знаешь полтора месяца, – говорю я.
– А ты не допускаешь, что мне было достаточно и месяца, чтобы понять?
– Нет.
– Ох, Зарина…
– Что?
– Ничего. – Она выпрямляет спину и поднимает голову. – Что еще ты хочешь знать?
– Сколько ему лет?
– Тридцать четыре.
Медленно подхожу к кровати и сажусь.
– Мне послышалось или ты только что сказала «тридцать четыре»?
– Только не начинай.
– Не начинать что? Твоему жениху тридцать четыре!
– И что? Для парня это совсем немного.
– Но ведь тебе двадцать два. Что вас может связывать?
– Значит, есть что-то. Все ведь не просто так.
Она натужно улыбается. Кожа на ее левом плече покраснела.
– Я так поняла, у вас будет настоящая осетинская свадьба, – говорю я. – Со всеми этими делами?
– В общем и целом.
– И фату наденешь?
– Да.
– И соседский мальчик будет снимать ее палочкой с цветными лентами?
– Да.
– И ты будешь кормить старушек медом, а потом стоять в углу в доме жениха?
– Не пойму, чем ты недовольна. Я твой выбор никогда не осуждала.
Я подскакиваю.
– Какой такой выбор?
– Ты понимаешь.
– Вот как. Не осуждала, значит?
– Я никогда не вмешивалась. Это главное. Сама-то ты что? Тебе двадцать четыре. Пора подумать, как устроить свою жизнь.
На ее шее и груди проступают красные пятна. Внезапно Илона начинает петь:
– Цы сусæг кæнон, бирæ кæй уарзын. Бирæ кæй уарзын, гъей[2].
– Перестань! – умоляю я, хотя поет она хорошо.
– Мæ иунæг уарзон, дæумæ кæй бадын. Дæумæ кæй бадын, гъей[3].
– Пожалуйста, перестань!
– Уæд хъазты куы вæййын, фæрсгæ мæ кæнынц, фæрсгае мæ кæнынц. Курæг дæ куы ис, уæд мой куыд нæ кæныс? Мой куыд нæ кæныс?[4]
– Заткнись! – срываюсь я.
Илона замолкает, отворачивается к стене и разражается громким хриплым хохотом. Этот хохот звучит беспрерывно около полуминуты, затем становится реже и затихает. Несколько секунд ее плечи беззвучно содрогаются, потом она оборачивается и обнимает меня. Я достаю зубочистку из ее волос.
* * *
К следующему утру пропущенных звонков от Алана уже двенадцать. Тон сообщений доходит до истерики: «Почему не отвечаешь?», «Дай хотя бы знать, что ты в порядке». Пишу ему: «Все в порядке. Спасибо».
Звонит Люси:
– Привет, – говорит она. – Извини, я вчера спала до обеда, а вечером забыла перезвонить.
– Ничего страшного, – отвечаю. – Только это было позавчера.
– Позавчера? Серьезно? – Кажется, она и вправду не помнит, куда делся целый день. – Как же так?
– Не парься. Я во Владике.
– Круто! Когда увидимся?
– Да хоть сегодня. Пойдем в парк?
– Нет, только не парк. Там так людно.
– Проспект?
– А там что, лучше? Давай на набережной погуляем. За «Гамид Банком».
Я соглашаюсь.
* * *
Прихожу раньше Люси. Жду ее под мостом. Опоры моста и парапет исписаны яркими трафаретными граффити «Кæд дæ ирон, уæд де’взаг зон»[5].
Люси появляется минут через десять. На ней синие джинсы, белая футболка и бурый кожаный жилет-косуха. На плече сумка с принтами Энди Уорхола. Волосы розовые.
– Зарина! – восклицает она, обнимая меня. – Рассказывай. Надолго?
– Полный отпуск, – говорю я.
– А это сколько?
– Двадцать восемь дней, долбаная фрилансерка.
– Завидуешь, да?
– Зато у меня есть трудовая книжка.
– А что это?
– У-у-у…
– Ладно, ладно. Я шучу. Смотри, что у меня.
