Я снова вижу этот взгляд человека, которого я растил и кормил восемь лет. Во взгляде – сожаление от того, что я вышел. Не стоит себя больше тешить иллюзиями или обманывать. Меня предали жёстко и цинично. И один из предателей – мой сын Дима. Пусть сын не по природе, но по смыслу. Придет время, я поведаю всю историю подробно. Сейчас – не могу, не хочу. Неужели ему настолько застили глаза прибыли? Нули в семизначных числах? Но ведь это только цифры. Наверняка не обошлось без серого кардинала, этакого манипулятора неокрепших душ. Об этом я тоже расскажу. Стоило мне исчезнуть из жизни, меня тут же начали предавать. Подло, по крысиному. Те, кого я считал своей опорой, последователями, компаньонами, братьями. Тот, кого я считал сыном. Но кто мог знать? И главное – за что они так со мной?! Я не понимаю. Деньги никогда не станут главными в этой жизни. Никогда. Что ж, существует ведь и абсолютная величина – правда. Выше которой – справедливость. А ещё выше – милосердие.
Да воздастся каждому…
Я включаю в наушниках музыку. Слушаю и машинально подкручиваю руль, рывками двигаясь в бесконечной московской пробке. NЮ обволакивает мой разум мягким махровым саваном.
А мы с тобой теперь никто.
А помнишь, раньше был ток?
Вокруг меня другие машины, грязные от дождей, разноцветные, равнодушные.
А ты меня – в блок
А я тебя короновал
И никому не отдавал
И как умел – так радовал.
Я пою с парнем дуэтом, хотя не размыкаю губ.
Я тебе стал чужим и слова как ножи
Только сердце как хрусталь
Если бы не дорога, я закрыл бы глаза и слушал эти строчки. Мёртвый, недвижимый, успокоившийся.
Может, это был я —
Тот, кто выкрутил краны?
Жизнь в картонной коробке
Нам с тобой в одной лодке
Не переплыть океаны.
Зачем вышел? – думаю я. – Если при встречах со знакомыми вижу лишь неопределённое пожимание плеч, и слышу пару ничего не значащих дежурных фраз? В списке моих душевных деформаций – горечь и разочарование. А в моём сердце – боль и обида. Смысл настоящего зыбок и размыт. Для чего я пережил своё заключение? Вытерпел такие лишения? Свобода не принесла мне духовной поддержки, она обманула меня, выставив беспомощной игрушкой судьбы.
В тюрьме меня лишили ответственности. Кто-то решал за меня, не заставлял сомневаться, и это выглядело по-своему честно. И просто. И теперь я понимаю тоску освободившихся. Они не могут принять себя в диком мире, и подспудно стремятся вернуться туда, где за них всё решат.
Там, в камере, я извращённо упивался своей болью, полагая, что познал всю глубину страдания. Но теперь я понимаю, что опускаюсь глубже и глубже. Разочарование, ухватив меня за шкирку, топит и тянет вниз. Есть ли у этой черноты дно? Возможно, я скоро об этом узнаю.
Но реальность продолжает для меня оставаться парадоксальной. С каждым рывком я становлюсь не слабее и депрессивнее, а сильнее, мудрее и злее. И уже приближаюсь к своему, убежавшему вперёд силуэту, на расстояние вытянутой руки.
Но приблизившись ещё, я с удивлением понимаю, что всё возвращается в нулевую точку отсчёта. Вот меня снова арестовывают в зале суда, и я трясусь обречённо в автозаке. Прошлое проворачивает со мной жестокий фокус. Я отскакиваю от реальности и проваливаюсь в воспоминания, которые начинаются с первого дня моего заключения. И в тот момент, я даже не подозреваю, когда я выйду. И выйду ли вообще.
