– Мамуля, ну, мамуля! Видишь, мы забавляемся!
Она рассмеется, притянет его к себе. Яков, прислонившись к родительнице, вспыхнет. Застесняется розоватой в родинках складчатости, отпрянет в воду. Нелли за ним. Замрет у кромки прибоя, потом неохотно шагнет вперед, заберется по самую грудь. Яков поднырнет, осторожно коснется упругой ягодицы. Девушка притворится. Ничего не заметила. Не сговариваясь, поплывут вместе к нагромождению камней. За острыми выступами на мелководье блещут перламутром пупырчатые раковины. Их выстроят в ряд, будут подмечать мельчайшие различия, оттенки. Подростки посплетничают о школе, учителях. Паузы между разговорами все более продолжительны. В синеву глаз досыта не наглядеться. Третий день прячутся в укромных местах, украдкой неумело целуются. Нелли поопытней, подучивает Якова. Впервые смешно вышло. Зубами стукнулись. Рида Власовна не перестает удивляться: даже губы обгорели до кровяной юшки!
Разлягутся на разогретых окатышах. Девичьи завитушки разбегутся по тонкому мальчишескому предплечью. На душе тепло, благостно. Мальчик вспомнит, как прошлым летом болел корью. Пропало лето! Температурил, бредил. Его положили под цветастым ковром с нарисованным на нем носорогом. В окно настойчиво царапался орешник. Ветер выкручивал наизнанку листья. Солнечные блики набегали урывками. Чернокожие охотники выслеживали зверя, плутали по узорам синтетики. Запомнился шприц в белом халате, отцовское: «Терпи!» Верно, надо крепиться, пока не загонят разъяренное животное в западню. Озабоченные, родные лица склонялись над мальчиком, плавно перетекали в глиняные, охряные маски. Вечером Якова госпитализировали. Когда он вернулся домой, угрюмый носорог непобедимым пятном щурился на прежнем месте. Длинные, подвижные тени загонщиков пропали. Стояла поздняя осень, орешник давно гол.
Волна от пролетающей мимо моторки захлестнула Якова. Судорожно откашлялся. Оглянулся. Оранжевыми точками поколыхивались пластиковые бочонки. Он развернулся, вразмашку заторопился к лежакам, зонтикам, говорливым дымам шашлычек и прохладным мороженщицам.
Данила Иванович решил лечить Якова своим способом. Марш, в спортзал! Боксерские перчатки. Окреп ох, окреп, парень! И техника есть, и сила. Призовые места мешала занимать противная мягкость к противнику. Жальчегом прозвали товарищи-спортсмены. Напоминало унизительное: зайчик. Не было у Якова природной злости. Всплески случались. Кратковременные, слабые. Вредили ему. Выматывался на тренировках. Ненавидел тренера и спаринг-партнеров. Бить человека по лицу, как в песне, не научился. Тянущие боли в спине остро вываливали крепкий сон на обочину ночи, сделав слепую черноту нудным ристалищем дня, отравленного тычками и презрением сверстников. Рентген показал врожденную мутацию по мужской линии: расщепление позвонка в нижнем отделе позвоночника.
– Батя виноват! – всюду мамин хороший, знакомый доктор!
Сколько помнил Яков, этот сутулый, высокий человек, напоминающий худым видом единицу в дневнике по алгебре за девятый класс, всегда находился где-то рядом. Конечно, им занимались другие врачи. Тот числился специалистом по нервным или кожным заболеваниям, но отчего-то запомнился больше других. Их вердикты, выносились его голосом. То ли память обманывала, то ли Рида Власовна таскала к нему Якова по всякой мелочи слишком часто. Мышечные связки неправильно крепились к расщепленным кончикам, при расслаблении мышц временно теряли эластичность, зажимали нервные окончания. Отсюда боль. Следует отказаться от спорта, тем более, ростковая кость на левой ноге пониже колена давала о себе знать.
