А он – оказался тем, чьё лицо висит на плакатах у моих знакомых. Тем, кого я боялась по определению – слишком известный, слишком доступный всем. А значит – никому.
Я не была готова.
Не была готова к тому, что первый, кому я позволила увидеть меня настоящей – оказался тем, кто может разбить всё это публично.
И это страшнее, чем упасть на скорости 180.
Утро не наступило – оно вломилось в комнату, беспощадное, резкое, как реальность, от которой не сбежать. Я не спала ни минуты. Просто лежала в темноте, сжав кулаки, пока тело то замирало от страха, то сотрясалось от усталости. Всё, что вчера казалось игрой – теперь весило как приговор.
Я резко села на кровати. Грудь сдавило. Хотелось кричать, но я даже себе не могла признаться, чего боюсь больше – его правды или его молчания.
Шаги в ванную, как удары по полу. Сорвала с себя одежду – кожу с прошлого.
Вода лилась по телу, обжигала – слишком горячая. И всё равно не смывала. Ни мысли, ни вину, ни запах его слов.
“Запах мяты и земляники…”
Я закрыла кран. Дышать было тяжело. Я смотрела на себя в зеркало – и ненавидела это отражение. Слишком узнаваемая. Слишком уязвимая. Я не имела права быть ею. Не сегодня.
– Всё, Мария, собралась.
Я говорю себе вслух. Как будто голос придаст вес моим рукам.
Первым делом – линзы. Карие. Простые, ничем не выделяющиеся. Глаза больше не мои.
Потом – русый парик, гладкий, скучный. Ни одной кудряшки, ни намёка на огонь.
Я зачесываю его с отстранённой точностью, словно скульптор по мрамору.
Очки. Недорогая оправа, чуть сбивающая фокус.
Дешёвые духи – заключительный штрих. Резкие, приторные, оставляющие за мной шлейф фальши. Именно так – чтобы никто не запомнил, не запомнил меня.
Я снимаю украшения – тонкие кольца, цепочку на шее, всё, что хоть как-то говорит: "Я Мария Лучникова".
Одеваю простой свитер, джинсы. Софи любит серое, мягкое, незаметное.
Пока еду на работу, в голове только один пульсирующий вопрос:
Он скажет? Он уже всё понял?
А я готова?
Нет.
Но я – иду.
Потому что в мире, где Сергей Остапчук оказался "О" – единственным, кому я раскрылась…
Софи – моя броня.
И пусть она сегодня будет сильной.
Двор перед забегаловкой был ещё пуст, только мусорный бак лениво покачивался от утреннего ветра. Я остановила велосипед у стены, соскочила, привычно закинула цепь на колесо. Пальцы дрожали. Всё казалось немного нереальным – как будто я снова играю не ту роль, но выхода нет.
Софи должна жить.
Она должна явиться сюда в своих линзах, в очках с толстой оправой, в блеклом свитере и дешёвым парфюмом, в кроссовках с пятнами масла. Она должна говорить спокойно. Она не гонщица. Не героиня чьих-то песен.
Она – никто. И этим спасается.
Я толкнула дверь забегаловки, и уже на пороге почувствовала, как колени подгибаются.
Матвей.
И он.
Сергей Остапчук.
Он стоял у окна, опершись на край стола, скрестив руки. Его глаза ловили всё – будто сканировали. Не просто ждал – вычислял.
И когда я вошла, его взгляд прилип.
Я заставила себя пройти мимо, медленно, как всегда. Как будто они для меня – просто очередные клиенты. Хотя сердце уже колотилось, как мотор после заезда.
– Доброе утро, – голос звучал глухо, будто из горла вытягивали. Я сдвинула очки, поправила подол свитера, прошла к стойке. Софи живёт по скрипту. Софи не дрожит.
Мария – дрожит.
– О, Софи, ты вовремя, – сказал Матвей с широкой улыбкой. Он был здесь своим. – Нам бы твоя помощь пригодилась.
