– Здравствуйте. Можно. Это я.
Голос был незнаком. Но что-то заставило Евгению Васильевну вслушаться, покрепче прижать трубку к уху.
– Здравствуйте, – сказала женщина. – Евгения Васильевна, я из поискового отряда нашего города. Тут такое дело…
Она как-то замялась, потом ещё более неуверенно добавила:
– Вы только не волнуйтесь. Скажите, пожалуйста, знали ли вы Никодимова Александра Николаевича, двадцать четвертого года рождения?
Сердце, словно в том самом сне, сжалось, а затем ухнуло вниз, больно ударяясь в полете обо что-то. Чувствуя, как резко холодеют руки, Евгения Васильевна почти упала на банкетку возле телефона и смогла лишь выдохнуть немеющим губами:
– Вы нашли его?
– Нашли, – сказала женщина.
– Где?
Голос не слушался. По щекам текли слёзы, а сердце болело всё сильнее. Надо бы таблетку, мелькнуло в голове, но Евгения Васильевна тут же с неожиданной злостью оборвала мысль. Потом таблетки, потерпит сердце. Она этого звонка ждала столько лет.
– На Смоленщине.
Женщина говорила с явным сочувствием, видно, не первый раз ей приходится сообщать такие новости. После некоторой паузы она предложила:
– Давайте мы приедем и всё вам расскажем. Ну, или вы к нам.
«Нет уж», – подумала Евгения Васильевна. «Я теперь и из подъезда-то не смогу выйти без помощи, ноги не удержат».
– Приезжайте, – сказала она. И, не удержавшись, шёпотом попросила:
– Только быстрее, пожалуйста.
Поисковики не подвели. Не прошло и часа, как та самая женщина и молодой парнишка в очках уже сидели на кухне Евгении Васильевны, разложив на столе какие-то бумаги.
– С нами связались наши коллеги из Смоленска, – рассказывала женщина. От волнения Евгения Васильевна никак не могла вспомнить, как ту зовут, хотя собеседница и представлялась. Парень же вообще старался слиться со стеной и привлекать как можно меньше внимания. Кажется, ему было очень неудобно смотреть на растерянную, поминутно вытирающую глаза старую женщину, и не знать, чем помочь. А чем тут поможешь?
– К великому сожалению, отыскать кого-либо из живых, помнящих Александра Николаевича в лицо родственников, не удалось. Только племянница. Но она родилась уже после войны и, соответственно, никогда родного дядю не видела.
– Племянница, – эхом повторила Евгения Васильевна. – Помню, да, был у Саши брат. Маленький ещё, ему лет семь было, когда Саша на фронт уходил.
– Восемь, – поправила поисковичка. – Виктор Николаевич Никодимов.
– Да-да, Витя.
Голос прерывался. Пришлось встать и дрожащими руками налить себе воды. И сунуть-таки в рот ненавистную таблетку. Под внимательными взглядами гостей Евгения Васильевна села на место и продолжила уже более ровным тоном.
– Когда Саша уехал, я часто бывала дома у его матери и братишки. Она вдовой была, тяжело приходилось. Когда у нас в городе завод запустили для нужд фронта, мы с ней туда работать вместе пошли. А Витя, помню, матери обеды носил. То хлеба, то картошину варёную.
Её слушали, не перебивая. Наверное, всё это было поисковикам уже давно известно, ведь существовали архивы. Кто где родился, чем занимался и когда умер не было тайной. Но слова сами лились, словно не Евгения Васильевна это говорила, а семнадцатилетняя Женя, растворившаяся в метели фронтовых лет, угасшая, как огонёк свечи под холодным ветром тыловых будней и бесконечного страха. Страха услышать завтрашнюю сводку, страха проснуться ночью от воя соседки, получившей похоронку и страха обнаружить такую же в своём почтовом ящике. Страха не проснуться утром или упасть замертво вечером у станка на заводе. Перед глазами Евгении Васильевны были сейчас не архивы и даже не события. Только лица, лица, лица. Живые люди.
