– Она умерла в сорок четвёртом, – продолжила она после паузы. – Кто-то из её приятельниц написал на её родину, нашлась дальняя родня, Витю и забрали. Больше мы и не встречались.
– Он вас очень хорошо помнил, – сказала поисковичка. – Его дочь, Мария Викторовна, нашла несколько его писем своей жене, написанных, когда он был на лечении в санатории. Он помнил ваше имя, помнил, что у вас были длинные волосы. Помнил, что вы работали с его матерью. И как помогали им, и как вместе читали письма от его старшего брата.
– Читали, – снова эхом повторила Евгения Васильевна. – Было дело.
Она прибегала в маленькую комнатушку в бараке, как только узнавала о новой весточке. Знала – без неё не вскроют. Садились за стол, ставили посередине свечу, чтоб лучше видеть. Женя разворачивала серую бумагу и первым делом убеждалась – письмо написано родным, знакомым, ровным ученическим почерком. Саша так ещё со школы писал, Женя это прекрасно помнила. А потом начинала вслух разбирать написанное. Сашина мама незаметно утирала слёзы и осторожно трогала краешек письма. Знала, что его касались руки сына. «Господи, да она почти вполовину младше меня была тогда», – подумалось вдруг Евгении Васильевне. И Витька малец совсем был. Вихрастый, глаза на пол-лица. «А ведь этот мальчик уже умер от старости. А я всё живу».
– Мария Викторовна сейчас живёт в Москве. Она хотела бы приехать на могилу дяди вместе с вами, – сказала гостья. – Если вы, конечно, сможете поехать.
Евгения Васильевна впервые внимательно глянула на неё с искренним неподдельным удивлением.
– Как же это я не поеду? – не поняла она. – О чём вы?
Её собеседница улыбнулась грустно и очень светло.
– Знаю. Я так, на всякий случай, спросила. Никто на моей памяти ещё ни разу в такой ситуации не отказался.
Проводить гостей Евгения Васильевна вышла к подъезду. Понимала, что не усидит сейчас дома. Не хватало воздуха. Поисковики взяли у неё телефон её родственников, чтобы решить с ними все организационные вопросы, обещали на днях позвонить и сообщить, на какую дату куплены билеты. Ехать хотелось немедленно, прямо сейчас. Под натиском жадного нетерпения и желания оказаться там, рядом с Сашей, отступали и усталость, и старческие хвори, и страх не перенести дорогу. Её спрашивали насчёт сопровождения. Она сказала, что поедет одна. Нет, родня бы её не бросила, кто-нибудь бы помог, съездил, но… Евгении Васильевне не хотелось ничьего присутствия рядом в пути. С любым человеком придётся разговаривать, да он ещё может и вопросы начать задавать. А ей нужна была тишина. Внутри сплёлся хрупкий кокон надежды, нежности и облегчения пополам с болью. Таким не получится делиться, такой вообще нельзя трогать чужими руками и голосами. Евгения Васильевна должна была поехать одна.
Распрощавшись с поисковиками, она обессиленно присела на лавочку у подъезда. Было холодно. Суровые края, где зима наступает рано, а весна поздно. Евгения Васильевна сидела, сложив руки на коленях и глядя куда-то вдаль. Её снова затягивало в омут воспоминаний, зыбкий, туманный, призрачный. Что-то много в последние часы воспоминаний.
– Бабушка Женя, а чего вы здесь сидите?
Звонкий голосок заставил поднять глаза. У лавочки стояла та самая соседская девчонка, что приходила на ум ранним утром. Зелёные глаза в яркой подводке, шарф до самого носа при распахнутой куртке, рюкзак на плече. Из школы возвращается, не иначе.
