В занавешенное окошко глухо стукнул камешек. Женя с тёткой одновременно вздрогнули, но ни одна не подошла, не глянула, кто там.
– Иди, – сказала тётка через минуту. – Это тебя. Не те мои годы уже, чтоб мне парни камушки в окно кидали.
И ни тебе упрёков, ни сурового: «Не пущу». Не до того было.
У крыльца дома стоял Саша. Встрёпанный, напряжённый, он подался вперёд, увидев Женю, потом замер, неловко откашлялся и предложил:
– Пойдём прогуляемся?
Она пожала плечами. Зашагали вдоль улочки, под зелёными деревьями. Ещё вчера Женя боялась бы чужих глаз, сегодня было уже всё равно. Внутри дрожало перепуганным зайцем предчувствие беды.
– Я на фронт уезжаю, – сказал Саша. – В военкомат с утра ходил.
– Как на фронт?
Женя растерялась. Она понимала, что начнётся мобилизация, что мужчины пойдут воевать, но то другие, взрослые, сильные. Не Саша.
– А так, – отрезал он.
– Тебе же ещё восемнадцати нет, не возьмут.
Саша помолчал, потом глухо сказал:
– Мы с Петькой и Мишкой решили, припишем себе по году, вдруг не заметят. Не заметили. Там не мы одни такие. Видели парней и из других школ.
Жене нечего было сказать. Вот и молчала, чувствуя, как затапливает душу чёрный беспросветный холод.
Саша вдруг остановился, развернулся к ней и как-то жалобно сказал:
– Ты только пойми. Как я по-другому? Кто я буду, если не пойду? Нельзя так, не могу.
– Понимаю, – отозвалась Женя. А голове мелькнуло: «А кто же я буду, если начну плакать и просить не ехать, остаться?»
– Я чего пришёл-то, – помолчав, сказал Саша. Впервые взял Женю за руку. Тепло, невесомо и очень бережно. Посмотрел в глаза. Может, и не будет другого случая…
Он замялся, потом резко, как в воду прыгая, спросил:
– Как вернусь, выйдешь за меня замуж?
Женя смотрела ему в глаза, голубые, красивые, родные глаза. И понимала, что вот в этот миг решается её судьба. И, если сейчас она не согласится, то всё пойдет неправильно, не так.
– Выйду, – ответила она.
Тёплое июньское утро таяло перед глазами, сменяясь серым осенним днём. Таяло время, десятилетия между ними, как снежинки на ладони. Таяла и исчезала юная решительная Женя, оставаясь старухой на лавочке у подъезда. Евгения Васильевна вздохнула.
– Он погиб, да? – спросила Вика рядом.
– Как оказалось, да. На Смоленщине.
– А это где?
«Чему вас в школе учат?» – хмыкнула про себя Евгения Васильевна.
– Это далеко, очень далеко.
– Вам, наверное, хотелось побывать у него? – в голосе девочки звучало искренне сочувствие и какая-то недетская проницательность.
– Вот и поеду. Затем гости ко мне и приходили.
– Как же вы поедете, вы же еле вниз, на улицу, спускаетесь? – выдала Вика. И тут же смутилась. – Ой, извините. Я не про то, что вы старая, то есть…
Она окончательно запуталась и умолкла. Евгения Васильевна улыбнулась, глядя на её растерянное лицо.
– Так то вниз. Не так важно. А как не поехать к тому, которого ждала столько лет?
– А все говорят, что в таком возрасте серьёзно любить нельзя. – Вика поморщилась, явно цитируя кого-то из взрослых. И с уважением глянула на Евгению Васильевну. – А вы вон как. Круто.
– Круто, – покорно согласилась та, вставая. Ноги совсем замёрзли, колени ломило. Пора было возвращаться домой. – Только мы другие были, деточка. И жизнь другая. Каждый день, как последний. Нужно было успеть и пожить, и полюбить, и умереть за Родину. Вот и торопились.
Не прощаясь, она ещё раз улыбнулась задумчиво глядящей на неё Вике и медленно зашагала к подъезду.
