Я покупаю антибиотик, всего то четыре таблетки, но не дешёвые. А колдрексом меня обещает снабдить матушка. У неё есть запас, а срок хранения скоро истекает…
На самом деле, срок хранения уже истёк почти год назад, но… Что ему сделается, парацетамолу? Зато сразу четыре пакетика и с лимоном.
Ночью я снова сторожу храм, но ещё за час до рассвета вызываю такси и отправляюсь в путь. А когда ночь посерела, я уже взбираюсь на Француза. Илья отстаёт: ему ещё Бочку седлать, да и помедленнее она рослого жеребца. Я его не жду. Еду сразу к Сергею, не заезжая в усадьбу.
За ночь больному стало ещё хуже, горло распухло, он дышит уже с трудом. Видимо, умрёт сегодня, в ближайшие часы. Жена совсем пала духом, даже печь не растопила. Но я на неё прикрикнул, и она метнулась как ошпаренная. Через 20 минут я уже разводил в кипятке первый колдрекс.
Проблема: больной с трудом может глотать, да и не слишком стремится. Уже больше о том свете думает. Но я ему показываю детей: давай, ради них, заглоти хоть немного. И он, преодолевая себя, отпивает грамм, наверно, 30. Я с ним уже замучился, да и с дороги устал, и минут десять его не трогаю. За это время кисло-сладкий напиток остыл, уже просто тёплый, а не горячий. А больной, кажется, немного пришёл в себя. И стал потихоньку, по полглоточка, отпивать лекарство. Когда в кружке осталось грамм сто из первоначальных трёхсот, даю ему таблетку антибиотика. И он смог её заглотить, запивая колдрексом.
– Завтра ещё приду. Вот тебе пакетик, разорвёшь его, там порошок. Порошок в горячей воде размешай, и дай ему выпить, если вечером хуже станет. А если на поправку пойдёт, так и не разрывай, я утром посмотрю.
Антибиотик я не оставляю, ибо скормит она его весь мужу сразу же. И колдрекс скормит. Дело в том, что крестьяне – народ прижимистый. Отдать барину обратно редкое и явно дорогое лекарство – это несусветная глупость. Крестьяне понимают, что лекарство может и повредить, они вовсе не тупые. Но, трезво взвесив шансы, приходят к выводу, что положительный эффект всё же вероятнее, поэтому надо использовать дорогую вещь на себя, пока есть возможность.
Вечером я не выдерживаю, и снова захожу к Сергею. Температуру удалось сбить, тем более, что второй колдрекс уже выпит. Термометра у меня нет, но явно ниже 38 температура. Но теперь он очень слабым выглядит. Хотя… Человек явно тяжело болен, но на умирающего уже не похож. Да и Таня, его жена, изменилась. Глаза просто лучатся, чуть ли не светятся надеждой. Да, даже завидно – меня бы кто так любил…
– Таня, сходи в усадьбу, возьми курицу, не барскую, а из старых. Скажи, я велел. Свари её, и бульон, воду то есть, в которой курица варилась, давай мужу пить. Ему сейчас силы понадобятся, а откуда они, если не есть?
Я боялся, что мне станут целовать руки, но Татьяна благодарит, сохраняя достоинство. Зато обещает не только молить за меня Бога, но и детей заставить.
Вот дети мне очень понравились – красивые, чистые, мордашки смышлёные. Особенно младшая девочка, Капитолина. Два года, но уже пытается говорить, сама залазит на печку. Такой беленький синеглазый ангелочек. Кроме того, очень послушные, совсем не капризные. Должны, вроде, быть невоспитанными, а я таких воспитанных детей в наше время не встречал. Старшей девочке, Серафиме, нет и десяти, но это ценная помощница. О ребёнке маме вообще не надо беспокоиться, всё сделает Сима. Или вот сейчас, мама в усадьбу ушла, а Сима заварила шиповник и даёт отцу. Это я посоветовал, вместо холодной воды давать отвар шиповника.
