– Что ж, выздоравливайте до конца, – без видимого сочувствия произнёс Болотов.
– Благодарю за беспокойство, Сергей Васильевич. Что ж, а музыку тоже совсем перестали писать?
– Пока что да, – ответил Болотов, перелистывая страницу.
– Тоже Серов раскритиковал?
– Нет, Виктор Александрович, не сводите всё к нему. Просто считаю, что пока не сочинил чего-либо, что бы стоило выпускать в мир.
– Ну, ведь вам же обычно нравилось то, что вы сочиняли, не правда ли?
– Что-то нравилось, что-то не очень.
– Так ведь это же самое важное – чтобы нравилось вам самому! Всем никогда не угодишь, Сергей Васильевич! К тому же большинство окружающих, не обладая столь глубокой натурой, как у вас, обречены никогда не прочувствовать всю прелесть, всё очарование ваших произведений. Они вам не ровня, и не стоит ориентироваться на то, как они относятся к вашим творениям. Вы и только вы – единственный свой судья!
– Стараюсь меньше зацикливаться на оценках в последнее время – что на чужих, что на своих собственных, – ответил Болотов. – Просто стараюсь жить в процессе творчества. И также стремлюсь непрерывно работать над собой. Думаю, что если смогу развиться я, то и на творчестве это не замедлит сказаться в лучшую сторону.
– Да куда уж лучше, помилуйте, Сергей Васильевич! Готовый продукт, на мой взгляд!
Болотов ничего не ответил.
– Что ж, я, пожалуй, пойду, – без привычной бодрости произнёс Драгунский, плавно приподнимаясь с кровати. – А вы совсем уж старых друзей не забывайте: заходите, проведайте как-нибудь.
– Обещать не буду. Будьте здоровы.
Болотов не чувствовал неловкости из-за своей холодности к Драгунскому. После того пожара действительно многое изменилось.
«Именно дух не позволяет остановиться, ибо дух где-то глубоко помнит о мирах прекрасных. За всеми воспоминаниями живет невыразимое, прочное сознание возможности возвращения на свет, откуда искра отлетела».
Агни Йога. Листы Сада Мории. Книга вторая. Озарение.
Часть вторая. V. Шлока 12 [9, с. 91].
Я вспомнил тот момент, после которого мне стёрли память.
Мы стоим у выхода из моего дома. Только что мы проделали весь этот предательский путь с седьмого этажа по первый. Только что я перешел все границы человеческого в седьмой раз. Но сейчас я испытываю глубокое смятение: я перестал получать от этого какое-либо удовольствие. Самые откровенные безумства не приносят мне более наслаждения. Я чувствую, что мне больше незачем жить.
Но тут ко мне подходит один из них. Он утешает меня и говорит, что всё идёт по плану. Он заверил меня, что я выполнил все свои обязательства перед ними, и дальше они сами доведут дело до конца. Мне же он предложил отдохнуть после проделанной работы и желательно уснуть. И я уснул.
Георгий Константинович, уснув накануне, как обычно, около трёх часов ночи, безмятежно просыпался в полдень. Перед засыпанием он на протяжении примерно шести часов, не отрываясь, смотрел интереснейший сериал, который для него раздобыла Антонина Матвеевна, и не досмотрел лишь пару серий. Их он оставил на сегодня. Выбор между сном и приятным отдыхом всегда делался в пользу первого. А сейчас лежебока проснулся от громко урчавшего живота: пора было поесть. Тем более что Антонина Матвеевна, чуть услышав, что её сосед бодрствует, тут же прибежала его проведать.
