«Старый чиновник, сосед мой по автобусу, никто никогда не помог тебе спастись бегством, и не твоя в том вина. Ты построил свой тихий мирок, замуровал наглухо все выходы к свету, как делают термиты. Ты свернулся клубком, укрылся в своем обывательском благополучии, в косных привычках, в затхлом провинциальном укладе; ты воздвиг этот убогий оплот и спрятался от ветра, от морского прибоя и звезд. Ты не желаешь утруждать себя великими задачами, тебе и так немалого труда стоило забыть, что ты – человек. Нет, ты не житель планеты, несущейся в пространстве, ты не задаешься вопросами, на которые нет ответа: ты просто-напросто обыватель города Тулузы. Никто вовремя не схватил тебя и не удержал, а теперь уже слишком поздно. Глина, из которой ты слеплен, высохла и затвердела, и уже ничто на свете не сумеет пробудить в тебе уснувшего музыканта, или поэта, или астронома, который, быть может, жил в тебе когда-то» [17, с. 73—74].
«Ведь это он как будто ко мне обращается! – со смесью изумления, ужаса и благоговения подумал Георгий Константинович. – И пусть я не из Тулузы, пусть он никогда не встречал меня и никогда не смотрел в мои заплывшие жиром глаза, но насколько же глубоко он знает людей! И такого человека, как я, в частности! И если он всё ещё живет где-то – быть может, среди звёзд, либо на самом Солнце – как же, наверное, ему больно видеть таких, как я, „замурованных в тихом мирке“. Господи, как мне стыдно, как мне противно видеть себя таким!»
С отвращением, растерянностью и глубоким сожалением Безделов видел себя со стороны. Ленивая жирная туша, которая даже поесть сама себе не в состоянии приготовить, ведь никогда из лености не желала этому научиться, лишь потребляла и потребляла ресурсы планеты, принимая это как должное, не удосуживаясь дать миру хотя бы что-либо в ответ.
«А ведь мне когда-то нравилось читать, – предался воспоминаниям Георгий Константинович. – И однажды я даже попробовал написать кое-что своё. Тогда мне на минуту показалось, что я пишу неплохо. Но продолжать я не стал – слишком трудным делом мне это показалось. Но ведь сейчас я всё ещё жив! Может, и мне не поздно дерзнуть и попробовать? Может, уснувший писатель пробудится во мне? Может, и я дам кому-то надежду, как дал мне её только что отважный лётчик?
В этот момент в номер старика постучали. Георгий Константинович разрешил войти и увидел на пороге Серова.
– Здравствуйте, Георгий Константинович! – поздоровался Сергей Анатольевич. – Не отвлекаю вас?
– Нет, что вы! Наоборот, вы как нельзя кстати! Мне как раз именно сейчас хочется с кем-нибудь поговорить, – взволнованным голосом проговорил Безделов, закрывая книгу и кладя её на стоящий у изголовья кровати журнальный столик.
– Ну, поговорить – это всегда пожалуйста! – вяло улыбаясь, проговорил Серов, садясь на кровать напротив собеседника. – А что за книга? Антуан де Сент-Экзюпери? Сергей Васильевич предложил почитать?
– Я сам у него попросил на самом деле, – оживлённо ответил Георгий Константинович. – Вы знаете, Сергей Анатольевич, я ведь последние годы очень мало читал. Всё время один только телевизор: всякие фильмы, сериалы, иногда хоккей посматривал. А вот сейчас начал читать автора, который мне безмерно нравился ещё в молодости, и я подумал…
Георгию Константиновичу почему-то было неловко об этом говорить. Его вера в свои силы пока что недостаточно окрепла. Однако Серов не терял нити разговора.
