Кира расплакалась, как только они вошли.
– Я не хочу здесь жить! – всхлипывала она. – Здесь некрасиво! Я хочу домой! К папе!
Алина опустилась перед ней на колени, обняла её хрупкие плечики.
– Милая моя, потерпи немножко, – шептала она, чувствуя, как её собственное сердце разрывается от боли и вины. – Мы тут всё уберем, сделаем красиво, повесим твои рисунки… Это наш новый дом теперь.
Вечером, уложив измученную переездом и слезами Киру на старенький диван, который теперь служил им и кроватью, Алина осталась одна посреди заставленной коробками комнаты. Она села прямо на пол, обхватив голову руками. Тишина давила на уши. Дождь барабанил по стеклу. Она была на самом дне, в чужом, убогом месте, с ребенком на руках и без гроша в кармане. Всё, что у неё было, – это осколки прежней жизни, острые края которых больно ранили при каждом воспоминании. Но где-то глубоко внутри, под слоем отчаяния и страха, теплилась крошечная искорка упрямства. Она выживет. Ради Киры. Она должна.
Дни тянулись медленно, удушливо, сплетаясь в бесконечную череду отказов. Алина рассылала резюме десятками, пытаясь вернуться в мир маркетинга, где когда-то чувствовала себя уверенно. Но её семилетний перерыв в стаже, посвященный «семье и поддержке мужа», теперь выглядел как черная дыра в её карьере. Работодатели вежливо улыбались, просматривая её портфолио, но в их глазах читалось одно и то же: «слишком долгий перерыв», «потеря квалификации», «а с кем будет ребенок, если заболеет?».
Одно собеседование особенно врезалось в память. Молодой, лощеный HR-менеджер, едва ли старше её самой, лениво листал её резюме, откинувшись в дорогом офисном кресле.
– Алина Викторовна, – протянул он с легкой усмешкой, – ваш опыт, безусловно, интересен… был. Семь лет назад. Рынок изменился, вы же понимаете. Диджитал, SMM, таргетинг… Вы уверены, что сможете быстро влиться? Да и ребенок… У нас тут, знаете ли, дедлайны, переработки. Ненормированный график – норма.
Его взгляд скользнул по её скромному платью, купленному на распродаже, по лицу, где усталость и тревога оставили свои следы, не скрытые даже старательно нанесенным макияжем. Во взгляде читалось не просто сомнение, а плохо скрываемое пренебрежение. Он видел перед собой не потенциального специалиста, а «сбитого летчика», женщину с проблемами, балласт.
– Я быстро учусь, – сказала Алина, стараясь, чтобы голос звучал твердо, хотя внутри всё сжималось от унижения. – И с дочерью вопрос решен, есть кому присмотреть. Я готова работать много и…
– Мы вам перезвоним, – прервал он её, закрывая резюме. Дежурная фраза, звучавшая как приговор.
Она вышла из сияющего стеклом бизнес-центра на улицу, чувствуя себя оплеванной. Солнце било в глаза, шум города оглушал. Она спустилась в метро, стараясь не встречаться взглядами с другими пассажирами, словно на её лбу было написано «неудачница». Деньги, вырученные за проданные вещи, таяли на глазах. Оплата комнаты, скудная еда, проезд… Скоро не останется и этого. Паника ледяными пальцами сжимала горло. Что будет с Кирой? Как она сможет смотреть в глаза дочери, если не сможет её даже накормить?
Вечером, когда Кира уже спала, Алина сидела за кухонным столом, который делила с молчаливой пожилой соседкой, и тупо листала сайты с вакансиями на стареньком ноутбуке. «Менеджер по продажам», «офис-менеджер», «секретарь» – везде требовался опыт, рекомендации, безупречный внешний вид. Всего этого у неё больше не было.
