Меня заперли! Я здесь пленница!
Игнорируя боль внизу живота, я вскакиваю к
окну, распахиваю его настежь и наталкиваюсь на решетки. Крепкие! С губ срывается
стон разочарования. Решетки с виду ажурные, а так – кремень. А еще частые, даже
такая худышка, как я, не пролезет.
От
резко подъема кружится голова, и я вынуждена сесть. Я что, в тюрьме?
Слезы
подступают к глазам и клокочут в горле. Горячими каплями они катятся по щекам,
а еще что-то горячее течет по внутренней стороне бедер. Касаюсь себя там,
смотрю на пальцы – они в крови. Тихий плач грозит перейти в истерику.
Чтобы окончательно не разрыдаться, я
сосредотачиваюсь на насущном. Надо помыться. Когда что-то делаешь, становится
чуточку легче.
Нахожу дверь в ванную комнату. Раздеваюсь и
встаю под душ. Долго тру себя мочалкой, чтобы смыть с себя запах и отпечатки
Раиля Алаева. Кожа уже красная и горит. Делаю воду горячее. Еще и еще. Пока
могу выдержать. Вода смывает не только кровь, но и слезы.
Я словно наказываю себя. Я должна была
сопротивляться сильнее. Должна была дать отпор! Вроде понимаю, что это бы
ничего не изменило, и все равно ненавижу себя за слабость. Но особенно сильно
за то удовольствие, что я испытала. Стоит вспомнить, и колени дрожат.
Выхожу из душа, закутываюсь в полотенце.
Зеркало над раковиной запотело, и я провожу по нему рукой. Смотрю на себя и
будто вижу кого-то другого. Лицо,
опухшее от слез, а губы – от поцелуев. Сегодня я стала женщиной. Говорят, это
меняет девушку навсегда. Я раньше не верила, а теперь вижу, что это правда.
За окном уже поздняя ночь. Я устала так, что
не стою на ногах, но боюсь уснуть.
Надеваюсь снова свой сарафан, хотя в шкафу
полно другой женской одежды. Кое-что даже подойдет мне по размеру. Похоже, это
комната для любовниц. Раиль селит здесь своих женщин.
Меня воротит от мысли, чтобы взять чью-то
чужую одежду. Пусть от сарафана пахнет Раилем, но уж лучше свое.
На
кровать ложусь прямо так, в сарафане. Кутаюсь в покрывало, лежу лицом к двери,
изо всех сил борюсь со сном. Кажется, стоит уснуть и случится что-то плохое.
Вернется он.
И все же сон берет свое. Через час, сама не
замечая как, я отключаюсь.
Просыпаюсь резко. Не от шума, а наоборот – от
тишины. В интернате в общей комнате для старших по утрам такой шум стоит, что
уши закладывает. А здесь тихо-тихо, аж не по себе.
На спинке кресла висит платье. В отличие от
вещей в шкафу – новое. Даже бирка имеется.
Раиль заходил, пока я спала? От этой мысли
кровь стынет в венах. Он же в любой момент может войти и сделать со мной все,
что захочет. И никто, ни одна живая душа не вступится за меня. Такой
беспомощной и одинокой я еще никогда себя не ощущала.
Платье красивое, снова белое. Какой-то бзик
у него что ли, на этом цвете? Впрочем, мне плевать. Я к наряду не
притрагиваюсь. Мне подачки не нужны. Отпустил бы меня уже. Вон солнце встало,
мне пора.
Я
хватаюсь за мысль об отъезде, как утопающий за соломинку. Надо просто еще
немного потерпеть, и скоро я буду в интернате. А там соберу свои вещи и пошлю
всех к черту. Хватит с меня. Раз детство закончилось, то я имею полное право
сама собой распоряжаться.
С этой мыслью я встречаю открывающуюся
дверь. Почти не дрожа, ведь я верю, что меня отпустят.
И все же дыхание сбивается и
восстанавливается, лишь когда я вижу – за дверью не он. Там стоит женщина лет
пятидесяти в черном костюме. Она недовольно морщится, видя, что я не
переоделась. Прямо как наша директриса. Они бы нашли общий язык.
