– Па-апа, – протянула Виктория. – Я не помню, почему я сбежала, – сказала она, мысленно оправдывая себя тем, что помнить и знать не одно и то же. Не говоря уже о том, что она так и не решила верит ли она Рэю. – Но я совершенно точно уверена, что сбежала я не из-за тебя! Я знаю это вот здесь, – прикоснулась она к левой стороне груди. – Я чувствую это всем сердцем! Поэтому перестань говорить глупости, а лучше открой этот шкаф и позволь мне оценить твоё лучшее вино! И кто знает, возможно оно окажется достаточно хорошим, дабы не позорить моё имя, и я решу выпускать Торикьянти вновь! –широко улыбнувшись пошутила она. – Кстати, заодно я хочу попробовать и Рэйкьянти, или как там называется вино в его честь? Хочу попробовать и сравнить! – скользнув взглядом по дверцам шкафов проговорила она.
– Боюсь, на данный момент это невозможно, – усмехнулся Дэвид.
– Почему? – удивилась Виктория. – Его вино ты тоже по каким-то сентиментальным причинам перестал выпускать?
– Нет, – отрицательно покачал головой старый винодел. – По каким-то сентиментальным причинам его вино я не стал создавать. И его бутылок здесь тоже нет, так что не ищи.
– Из-за меня, – понимающе кивнула Виктория. – Ты боялся, что я ещё больше обижусь, – утвердительно добавила она, скользя взглядом по табличкам. – И, насколько я знаю, ты был прав. Но я изменилась, папа, – посмотрела она наконец в глаза отцу. – Точнее, повзрослела. Я больше не та эгоистичная, избалованная девчонка, которой я была. Я больше не считаю, что Рэй отнял у меня твою любовь. Я вижу… чувствую, насколько сильно ты меня любишь. И я считаю, если ты, конечно, не против, что хотя Рэй и не Сангедор-Луссильон по крови, он имеет право и на вино в свою честь и на место в этом погребе!
– Предлагаешь его прямо здесь прикопать? – пошутил Дэвид, растроганный до слёз словами дочери. – Или всё же обойдемся именными бутылками?
– Ладно, так и быть, обойдемся именными бутылками, – пошутила в ответ Виктория.
И дочь, и отец впервые за много лет, если не за всю их жизнь, вместе рассмеялись –заливисто, искренне, безудержно.
Их смех разлился по коморке, мягко отдаваясь от дубовых шкафов душевным теплом, которое оба ощущали. Впервые между ними не было ни барьеров, ни недосказанностей, ни обид, ни упрёков. Только веселый смех, взаимопонимание и простая человеческая сердечная близость.
Михеле, младшему из троих «усердных в учёбе и, в целом, практически во всем и всегда проявляющих ответственность, рыцарское великодушие и великолепные манеры» сыновей Эллы было двенадцать лет. И хотя сам он считал себя взрослым, никого другого в этом убедить не получалось. Под кем-то другим он, естественно, имел в виду: отца, мать, братьев и обоих падроне: молодого и старого. Вот и приходилось ему из-за этого вот недопонимания вместо того, чтобы заниматься по настоящему серьезной работой, быть всего лишь мальчиком на побегушках!
Ему поручали только самые незначительные и рутинные поручения, которые не требовали ни особых знаний, ни ответственности. И все потому, что ему, видите ли, не семнадцать лет как Карло, а двенадцать! Ну вот где справедливость?! Да, он ещё не закончил школу. Да, он не способен ещё поднять бочку. Да, возможно, мать и отец правы, и ему ещё рано пить вино. Но на винодельне же куча других важных и ответственных дел, которые не требовали ни физической силы, ни употребления во внутрь вина, а его к ним всё равно не допускали.
