– Но ведь это было не вчера!
На самом деле я понятия не имела, что за «события» имеет в виду доктор и почему Глаша – прежняя Глаша – считала, будто заслужила подобное обращение. Но ведь она могла и передумать, в конце концов! Мало кто заслуживает, чтобы его будили пощечинами и обзывали как попало.
– Ваша двоюродная бабушка жила нелюдимо, не ездила с визитами и не отдавала их. Однако Марья Алексеевна…
«Не знаю я никакую Марью Алексеевну!» – едва не крикнула я, но чудом вовремя придержала язык.
– …несколько раз навещала вас, и вы каждый раз заверяли ее, что вы считаете ваше положение епитимьей. И что вы очень хотите уйти в монастырь, однако двоюродная бабушка не позволяет вам.
Ну еще бы она позволила, имущество-то… Стоп. Передало опеку. Я сегодня на удивление туго соображаю. Выходит, и доктор, и Стрельцов обращались со мной как с хозяйкой не потому, что я наследую старухе, а потому что я хозяйка и есть.
А значит…
А значит, кое-кто соображает еще хуже меня, откровенно нарываясь. Я не злопамятна, просто злая и с хорошей памятью, тем более что и времени забыть не было.
– И я рад, что вы переменили мнение, – закончил доктор.
Я покачала головой.
– Пружину нельзя закручивать бесконечно. Она или лопнет, или распрямится, и горе тому, кто не успел увернуться.
– Это признание? – подобрался доктор.
– Нет, это размышления.
– Тогда будем считать, что я их не слышал. Пес в самом деле слушается команд?
А ведь и правда. Откуда бы местной дворняжке знать, что такое «фас»? Совпало, не иначе: Полкан просто был благодарен мне за ласку и отплатил как мог.
– Что вы, откуда? Я познакомилась с ним сегодня. Видимо, ему тоже не понравилось, как со мной обращаются.
Я присела рядом с Полканом, потрепала его по голове.
– Спасибо.
Он завилял хвостом так старательно, будто собирался взлететь, и лизнул меня в лицо. Я рассмеялась, стараясь не морщиться от запаха псины.
– Да уж, некому было тебя выкупать как следует, – сказала я, выпрямляясь. – Ну ничего, мы это исправим. Чуть позже, если ты не возражаешь.
На улице слишком прохладно и промозгло для купания кого бы то ни было, а в доме я еще толком не разобралась, где и что. Единственным толком разведанным помещением была кухня, но туда, где готовят еду, беспризорного пса тащить не надо. Хорошо бы найти что-то вроде прачечной, где должна быть и печка, и горячая вода.
Полкан яростно зачесал ухо, как бы намекая, что надолго откладывать купание не стоит.
– Поняла, – рассмеялась я. – Обещаю, до вечера что-нибудь придумаю.
Я снова собрала дрова. Забрала на кухне огниво. До сих пор я видела такие штуки только в музеях, но руки действовали будто бы сами по себе. Слетевшие искры мигом запалили бересту, а там и дрова занялись. По крайней мере печи в этом доме были в порядке, хоть что-то.
Как раз когда я закончила с печкой, вернулся от «потерпевшего» Иван Михайлович.
– Раз уж вы здесь, ознакомьтесь, пожалуйста, с моим отчетом и подпишите своей рукой, что записано верно.
Я взяла листы. Интересно, отвратительный почерк – профессиональная особенность врачей во всех временах и мирах? Ни одной буквы невозможно разобрать, китайская грамота какая-то. Я внимательней вгляделась в написанное и едва не выронила бумаги. Возможно, почерк у доктора и был так себе, но закорючки и завитушки, что я видела сейчас, не имели никакого отношения к привычной мне кириллице. Впрочем, и к латинице тоже. Совершенно незнакомый алфавит и…
