– У вас удивительная выдержка.
Он поднял с пола бумаги. Я бросила на них прощальный взгляд: «Труп находится в кровати…»
Так. С этим непременно нужно разобраться. Но без свидетелей. Пока меня не упекли в местную дурку. Весьма негуманную, если верить всему, что я читала про медицину былых времен.
А потому сейчас необходимо чем-то заняться, чтобы отвлечься. Вот хотя бы…
С улицы донеслось грустное ржание. Точно!
– Вы не возражаете, если я распрягу и почищу ваших лошадей? – поинтересовалась я.
Лошадей я любила с детства. Сперва – платонически, если можно так выразиться, по книгам и фильмам. Потом все же упросила отдать меня в кружок при ипподроме и поняла, что любишь кататься – люби и саночки возить. То есть лошадь чистить и из стойла навоз выгребать.
– Не нужно, – улыбнулся Иван Михайлович. – До Ольховки не так далеко, думаю, как только Анастасия Павловна осмотрит пострадавшую, мы перестанем злоупотреблять вашим гостеприимством.
Гостеприимство! Я подлетела в кресле. Людей надо хоть чаем напоить. Да и запертую в комнате экономку – как бы она ни была мне неприятна – морить голодом все же не стоит. А еще сотский, который ее караулит. Бедняга торчит там уже невесть сколько, хоть стул ему принести, что ли.
– С вашего позволения, – пробормотала я, устремляясь к лестнице.
– Не беспокойтесь, мне есть о чем поразмыслить, – донеслось вслед.
Вот и отлично.
Первый этаж был выстроен не так, как второй, господский. Длинный коридор с деревянными стенами и рядом дверей. У последней переминался с ноги на ногу давешний мужик.
– Барыня, прощения просим, водички не найдется у вас?
– Кашу будете? – ответила я вопросом на вопрос.
– Грешно вам, барыня, над простым человеком ломаться, – обиделся он непонятно чему.
– Прошу прощения?
Он махнул рукой и уставился в стену. Да что опять не так?
Я метнулась на кухню, положила в миску гречки, поставила на табурет. Пристроила рядом кружку с водой, подхватила табурет будто поднос и вытащила в коридор. Поставила перед мужиком. Тот посмотрел на меня. На еду. В животе у него громко заурчало.
– Сядьте и поешьте.
Он снова посмурнел.
– За кушание – спасибо, да только издеваться не надо.
– Да чем я издеваюсь! – не выдержала я.
– Выкаете мне, будто барину, разве ж то не издевательство?
Я ошалело моргнула.
– Хорошо. Не буду «выкать». Садись, поешь и попей спокойно, пока исправник не вернулся. Посуду я у тебя потом заберу, а табуретку оставь, в ногах правды нет.
– Как скажете, барыня. Спасибо за доброту вашу.
Он устроился на табуретке, пристроив миску на колене. Я не стала стоять над душой – незачем, да и некогда – пошла на кухню, по пути мысленно перебирая припасы.
Бочонок с солониной – пахла она нормально, но быстро не приготовить: надо сперва вымочить, полсуток как минимум, а лучше сутки. Бочонок с солеными груздями и еще – с мочеными яблоками. Крынка засахаренного меда. Корзина яиц – большая, десятков на пять. Раз есть яйца, должны быть и куры, пойти поискать? Нет, не сейчас. Живая курица – не магазинная. Ощипать, опалить, выпотрошить – все это время. Да и куры здесь скорее всего натуральные, беговые, просто на сковородку не бросить, как бройлера. Что еще? Немного специй, довольно старых и выветренных. Масло сливочное и масло растительное. Но не подсолнечное и не льняное. И не оливковое: травянисто-зеленое и пахнет травяной же свежестью. И все же на вкус приятное. Кусок теста в квашне под полотенцем. Большой мешок с гречневой мукой, еще больше – со ржаной, и маленький – с пшеничной.
