Я набрала в корзину укропа и лука, прихватила мокрицы и крапивы. Лук порублю в яйца как есть, остальную зелень немного припущу и тоже смешаю с вареными яйцами, вот и начинка.
Оглядела лужок, разлегшийся сразу за грядками. Кое-где оставались пятна прошлогодней травы, и свежая была еще совсем невысока, но местами уже желтели головки редких пока одуванчиков. Похоже, луг тоже считался частью усадьбы, потому что в десятке метров от огорода обнаружилась баня, которой явно пользовались. Зато в кузницу, стоявшую поодаль, давно никто не заходил, но оценить, все ли на месте, я не могла, поскольку ничего не понимала в кузнечном деле.
Я хотела уже возвращаться, но Полкан гавкнул и понесся прямо через луг в сторону деревьев, отгораживающих его. Оглянулся на полпути, снова гавкнул, мол, чего стоишь, пойдем посмотрим. Идти было не так далеко, метров пятьдесят от силы, и я не удержалась от любопытства.
За первым рядом деревьев открылся старый парк. Когда-то, наверное, великолепный, с прудом и белоснежной беседкой-ротондой на островке, к которому вел подвесной мост. Но сейчас дорожки заросли, беседка потемнела и облупилась, а ступить на мост я бы поостереглась даже в нынешнем худосочном теле.
Как же богатое когда-то имение дошло до такого состояния? Конечно, поддерживать дом, и парк, и конюшню, наверняка стоило денег, и немалых. Или хозяева замахнулись на роскошь, которая на самом деле была им не по карману?
В пруду плеснула рыба, хотя время вечернего клева наступит еще не скоро. Из ветвей спикировал зимородок: трудно было не узнать его ярко-голубую спинку и оранжевую грудку. Зависнув на миг над водой, он взмыл, держа в клюве бьющуюся рыбешку, и опять исчез среди веток. Я проводила его взглядом. Встряхнулась.
– Спасибо за экскурсию, – сказала я Полкану.
Тот гавкнул и снова куда-то побежал.
– Не сегодня, мальчик. Надо поесть приготовить. И еще ступенька, будь она неладна.
Словно поняв мои слова, пес развернулся к дому. Я за ним.
Сковородок нашлось множество, даже было из чего выбрать. Я привыкла печь не меньше чем на трех, а лучше четыре: знай наливай да переворачивай. Но в печи получилось еще быстрее – блины пропекались сразу с двух сторон. Вскоре на столе стояла тарелка с ароматной золотисто-коричневой стопкой. Я завернула начинку в половину блинов и вернула на край печи, чтобы оставались теплыми, но не пересыхали.
Возясь с блинами, я думала о ступеньке. Дождаться возвращения Герасима и поручить ему или заняться самой? Вспомнила, как исправник, торопясь вниз, чуть не слетел с лестницы. Самой. Мало мне трупа и вывихнутой ноги гостьи, не хватало, чтобы себе сломали что-нибудь помощницы или, того хуже, местная святая, за которой поехал Стрельцов.
Наверняка в этом доме где-то были и складной метр, и сантиметровая лента – или то, что их заменяло в этом мире. Но перерывать весь дом не было времени, так что я решила обойтись пеньковой веревкой, моток которой попался мне на кухне. Подходящая доска нашлась в сарае-мастерской, так что мне оставалось только отпилить ее и, взгромоздив ее на плечо, занести в дом. Отодрав прогнившую доску, я вооружилась молотком и начала приколачивать свежую ступеньку на место. Но не успела забить и первый гвоздь, как за спиной раздалось изумленное:
– Глафира Андреевна, что вы делаете?
Я едва не проглотила гвозди. Кое-как удержала ругательство.
За спиной обнаружился Стрельцов, да не один, а с двумя дамами. Когда только подобрались так незаметно? Положим, копыт и шагов я не услышала за треском дерева и стуком молотка. Хорошо, Полкан не залаял, потому что он только сегодня стал моим и еще не научился отличать своих от чужих. Но все равно – под удивленным и насмешливым взглядом исправника я почувствовала себя девочкой, застуканной за рисованием на обоях маминой помадой.
