Я так поняла, что если шнуровка спереди, это или прислуга, или купчиха-горожанка. Под верхней одеждой шнуровки на спине не видно, но Барб еще на корабле мне объясняла, что у дворянок это как дань статусу, типа сами они не одеваются: для этого прислуга есть, она и зашнурует. Дурь какая. Здешние покупательницы все шнуровали платье спереди. Интересно, дворяне себе пленников покупают?
Зато сами эти платья поражали разнообразием. Да и верхняя одежда сильно отличалась. Если у служанок это были брезентовые или полотняные бесформенные балахоны, вроде того, каким снабдили нас пираты - лишь бы закутаться потеплее, то у горожанок и купчих плащ – показатель статуса. У каждой обязательно капюшон, у сильно богатых с опушкой. И ткани – бархат, шерсть, замша.
Из-под верхней одежды виднелись платья, самых разных цветов с необычной отделкой: узкие меховые полоски, крупные атласные аппликации, шерстяная и шелковая вышивка, самая невероятная тесьма, ленты, кружева. Жаль, что фасоны мне не оценить толком: видно только часть переда.
Когда пожилой мужчина возле нас спросил о кухарке, я насторожилась и начала прислушиваться к беседе. Может, это за нами? И совсем не поняла, зачем эта чернявая девица напрашивается.
Я наклонилась к Барб и шепотом спросила:
-- Чего это она? Ей-то зачем такое?
-- Так ведь муж у нее помер – зарубили на корабле его ироды эти. Она теперича вдова, получается. А тут – купчина не бедный. Я уж точно-то не знаю, а только видать возвращаться ей и не к чему – ни мужа, ни, видать, дома. А этот, сразу видать, не бедный -- и обует, и оденет. А там, глядишь, она его в храм божий и дотащит.
-- В смысле, в храм?!
Барб вздохнула и пояснила, как несмышленышу:
-- Ежли у нее семья бы была, может, она бы и рискнула назад вернуться. И то – денег на долгое путешествие немало надобно. Да и не каждая семья примет опосля такого вот.
-- После плена?!
-- Да, миленькая, после плена. Как там что ни случись, а виновата-то завсегда баба будет: дескать, честь не уберегла. А купчина, раз один живет – значит, вдовый, детей отделил уже. Ежли девица с умом себя поведет, то и ничего страшного. А эта, – Барб кивнула на девицу, – и вовсе не пропадет.
Хорошего настроения мне это не прибавило: видела в зеркале свою теперешнюю внешность. Не дай бог.
Подняла руку, потерла замерзший нос, и натянула чепец поглубже – от греха. Краем глаза заметила, что за торговлей купца и жирного Мула, притащившего нас сюда, наблюдают два молодых мужчины – шатен и смазливый блондин. За их спиной стояли четверо. Охрана, что ли?
Шатен был помассивнее и чуть выше ростом, а блондин – поживее. Вон как строит глазки нашим соседкам. Я заметила, что одна из них плачет, незаметно утирая слезы. Зато вторая, напротив, кокетливо улыбается парню.
По мне блондин скользнул совершенно равнодушным взглядом, зато второй просветил, как рентгеном. Мне аж неуютно стало. Я убрала в карман носовой платок и наклонила голову еще ниже. Тут в голову пришла еще одна мысль, и я вновь наклонилась к Барб:
-- Скажи, а почему сделку никак не фиксируют?
-- Чегой-то?
-- Ну, никаких документов не пишут. Что такой-то купил у пиратов такую-то повариху и обязуется через три года отпустить.
-- А, вона чего… Дак этого я и не знаю, ягодка моя.
Мысли стали еще хуже. Может, никаких трех лет и нет? Может, это теперь на всю жизнь в рабство?!
Купец ушел, а эти двое остались. И торговаться шатен начал именно за Барб. При мысли, что ее сейчас уведут, мне стало по-настоящему страшно.
