– В этом мире кого-то не устраивает моногамия, кого-то – полигамия, и надо создавать множественность системы, устраивающей всех. Где-то читала: некие лица пытались создать общину на свободной любви. На любви в ней создавали пары, и только ревность как выражение собственности была оружием, сохраняющим парный брак. У некоторых племён малочисленных народностей ревности не существует вообще. Читала, будто бы приглашённые на свадьбу гости могли предъявлять право на близость с невестой, а сам жених мог оказаться последним в очереди к ней в первую брачную ночь.
– Эту традицию ни запить, ни заплясать, ни умом не понять. Даже прочитав работу Энгельса о происхождении государства и семьи, объяснения такому не найти. На Руси всегда пред богом чтили святость невесты и жены.
– Что так, то так. Я даже читала о некой телегонии, когда плоть женщины запоминает гены с признаками первого и, может быть, даже любого сексуального партнёра. Не потому ли чистота дамы на Руси в чести и была? Другие считают, что телегония – полная ерунда, и им это по барабану, с кем была до свадебного дня невеста, и воспринимают даму такой, какой в ощущениях богом дана. Некоторые северные народы дорогого гостя укладывали со своей женой с целью получения качественного потомства. В африканских племенах дорогому гостю могут сразу предложить женщину на выбор, чтоб он не был в одиночестве. Если же считать, что все мы от одной матери Евы, то так или иначе все мы кровные братья и сёстры, вышедшие из одной семьи и мамы. Так какую же мораль нужно выбирать для счастья, чтоб греха не знать?
– Внутренний голос мне говорит, что мне надо в чём-то соглашаться с вами, – заметил он. – Однако какая мораль во всех этих случаях необходима, он что-то тоже сказать не хочет.
– Какой у вас разумный внутренний голос. Пусть он вам скажет, что только согласие и его страховка отношений должны быть основной морали и формой сохранения и становления новой семьи. В этом подходе кого-то могут устроить и семейные коммуны в современной жизни на общественной собственности, включая и жён, с общими духовными ценностями и соответствующими отношениями. Такие, в общем, коммунистические образования могли бы вместо родителей давать право детям на те или другие формы любви и семьи. Однако для этого им понадобится своя религия, чтобы узаконивать их браки. Естественно, община как дальнейшее развитие семьи может действовать сообща и отпускать своим старейшинам право на разрешение им сватовства и венчания членов общины в те формы брака, которые будут допустимы моральным кодексом общины.
Он не понимал, зачем это, но в целом осознавал, что такие общины могли бы быть в современной действительности, но расспрашивать не стал и лишь напомнил, что в феодальном строе тоже право первой ночи в крестьянском браке отдавалось барину как собственнику и хозяину деревни, которая была своеобразной его общиной. А раз существовала в них такая дикость, то никаким образом благо подобных общин возносить нельзя, хотя некое общественное образование как социальное гнездо семьи и личности с экономической связью между ними и допускал. Некая экономическая ответственность этой семьи в виде коллективной гарантии и поручительства для отдельной семьи могла быть рациональной мерой, убивающей бесконтрольный произвол. Она же, как в японских и других коммунах, могла быть и гарантией воли женщины, и её контролируемой формой. Только в таком варианте любое личное желание может не прогибаться перед общественным порядком, а согласовываться с родовым устоем, если им это право будет дано. Высказав что-то из этих мыслей, он как бы поддержал её утверждение.
