К ним заскочил подъездной10 Кир Михаила – молодой паренёк Аполоница.
– Гонец пожаловал от Глеба и Константина Владимировичей из Рязани. Скликают на ряд11 в Исады! – громко известил он князей и протянул Кир Михаилу берестяную грамоту.
Князь пробежал взглядом по написанному и передал Изяславу – круглолицему крепышу. Тот в раздумье, как бы только для себя, проговорил:
– Зовут за чаркой мёда обсудить усе неурядицы, да замириться навеки.
Они какое-то время посидели молча.
– Ты, брат, как хошь, а я, пожалуй, поеду, – сказал Изяслав. – Оно, конечно, Глеб с Олегом в прошлы годы клевету сотворили велику. А усё таки они мне родны братья. Може, прозрели…
– Тебя одного не пущу, – усмехнулся Кир Михаил. – Вместе отправимси.
Ранним летним утром тысяцкий Гаврила Романыч, Аполоница и вся княжеская челядь грузили в небольшую ладью съестные припасы и подарки. Скоро судно отчалило к Исадам – местечку на Оке с широкой песчаной отмелью, где часто отдыхали рязанские князья.
По пути любовались берегами Прони, обряженными в зелёные одежды, белеющими рощами и низко склонившимися плакучими ивами. Гаврила Романыч поинтересовался у Аполоницы:
– Жениться-то не собираешься?
– Да не, дело ишо молодое, – усмехнулся в ответ паренёк. – Так-то есть на примете Радмила – дщерь гончара Дудки Евсея. Изба евойная прям у реки стоит.
– Добрая девица, – поддержал выбор Аполоницы тысяцкий. – Ты выбирай жену попокладистей. Жена – она венец мужу свому. Дури ей своей не кажи, но и воли много не давай. «Не тот счастлив – у кого сума полна, а тот – у кого жена верна», – наставлял он Аполоницу. Гаврила Романыч перекрестился на церквушку с шатровой колокольней, возвышавшейся на крутом берегу, и добавил: – Муж приходит в мир, штобы созидать, а жонка – штобы украсить. Ну, а коли потребуить она много больно расходов, то тады дому погибель.
– Щедрый ты на словеса, боярин, – раздался голос Кир Михаила. – Подсказал бы лучше, как князей на Руси помирить.
– Демон усё вас с толку сбиваить, – поморщился тысяцкий. – Жаждуть многия власти, завидують друг дружке, ангелов добра от души, тем и прогоняют. Радость в других не терпят. Вот и идёть вражда не на живот, а на смерть.
– Енто мы без тебя ведаем, – усмехнулся Изяслав. – То, може, в самой природе человечей заложено?
– Молись, княже, Бог и подскажить, – проговорил Гаврила Романыч.
Они долго плыли в тишине, слышалось только лёгкое поскрипывание вёсел, да похлопывание ветрила.
С кормы раздался голос Изяслава:
– Ты, Гаврила Романыч, расскажи, как в том году в Рязани усех иноземцев за бороды на землю побросал.
– Да то кады было, – смущённо и чуть самодовольно проговорил тысяцкий. – Я тада в Рязань скору12 привозил – на продажу. А тама на пристани, – начал он пояснять Аполонице, – посерёдке заморских купцов борьба завязалась, кто кого оземь хряпнет.
– И ты усех свалил?! – воскликнул Аполоница.
– Свалил, чево жа. Чай, невелика наука, – повёл широкими плечами тысяцкий. – Ох, чевой-то на душе у мене нынче кручина, – вздохнул он. – Ты, Аполоница, ишо молодой, усё тебе нипочём. А я ужо о многом по-другому разумею.
– Што жа ты разумеешь, Гаврила Романыч? – насмешливо спросил у него Кир Михаил.
– Да вот хотя бы над тем, как зело ловко птицы гнёзда на деревах устраивают. Навалють гору сучьев на ветку, а та и не шелохнётси. А человек вона какой, по виду мудрый, а таку малость не може осилить. Или, к примеру, чево бы не полететь, как оне.
