– Енто ишо на кой?! – попытался возмутиться Гаврила Романович.
– Князья повелели! – коротко бросил гридень.
Аполоница за спиной воеводы снял с пояса кинжал, а правой рукой незаметно глубже засунул нож-засапожник за голенище.
Приехавшие гости, возбуждённо переговариваясь между собой, рассаживались за длинным столом. Аполоница покосился на корчаги с пивом и пузатые амфоры с греческим вином, стоявшие рядком возле входа. Ноздри щекотал запах хорошо прожаренного мяса. Блюда с утками, гусями, кабанятиной, лосятиной ещё испускали горячий пар. На подносах блестела обильно политая маслом озёрная и речная рыба. В вазах радовали взгляд коврижки и калачи. Византийская посуда пестрела оттенками синего, фиолетового и пурпурного цветов. Деревянная посуда, отделанная серебром и золотом местных умельцев, была наполнена: яблоками, грушами и вишнями. Возвышались глиняные кувшины с квасом, в стеклянных графинах искрилась медовуха.
Аполоница переглянулся с Гаврилой Романовичем, и тот с довольным видом бросил:
– Есть чево отведати.
Братья Глеб и Константин Владимировичи сидели во главе стола. По правую и левую руку от них уселись князья Изяслав, Кир Михаил, Ростислав, Мстислав, Роман и Глеб Игоревичи, и уже за ними рассаживались особо приближённые бояре, купцы, воеводы, тысяцкие.
Аполоница тихо прошептал:
– Мне, простому подъездному, не срамно ли здеся быти?
Гаврила Романович подтолкнул его к столу.
– Щас наклюкаются и будут равными друг дружке. А ты самый близкий Михаилу человек. Посля меня воеводой будешь. Так што сиди, да помалкивай, да на снедь боле поглядывай.
Глеб с чаркой в руке поднялся над столом.
– Братья, друже. Много вины у мене перед вами. Хотяше мы с братом, – он посмотрел на Константина, – навсегда замириться. Чтобы сплотиться на земле русской. Поднимем же чарки за союз наш!
С наполненной до краёв кружкой он подошёл к каждому из родственников, начиная с родного брата Изяслава и чокнулся. Гости опрокинули чарки и принялись закусывать.
Глеб сделал знак двум гуслярам, сидевшим у него спиной. Тот, что моложе, в вышитой рубахе, колпаке и жёлтых сапожках, провёл рукой по струнам. Второй был постарше, с тусклым незрячим взором. В два голоса они дружно запели:
Почнемъ же, братiе, повѣсть сiю отъ стараго Владимера
до нынѣшняго Игоря;
иже истягну умь крѣпостiю своею,
и поостри сердца своего мужествомъ,
наплънився ратнаго духа,
наведе своя храбрыя плъкы
на землю Половѣцькую
за землю Рускую…
Аполоница к спиртному не притронулся. Он надломил хлеба и подхватил кусок жареной стерляди. Гости неторопливо прожевывали пищу и вслушивались в слова былины.
А мои ти Куряни свѣдоми къ мети,
подъ трубами повити,
подъ шеломы възлелѣяны,
конець копiя въскръмлени,
пути имь вѣдоми, яругы имъ знаеми,
луци у нихъ напряжени, тули отворени,
сабли изъострени, сами скачють
акы сѣрыи влъци въ полѣ, ищучи себе чти,
– Пошто оне енту старину-то поють? – шепнул Константин на ухо Глебу. – Половцы, што в кустах упрятаны, заслышат ишшо браниться будуть.
– Вот и добре, – усмехнулся в бородку Глеб. – Злее будуть.
Он снова наполнил кружку и поднялся.
– За славных предков наших! Шобы теперя вечно жить в ладу промеж собою!
Гости дружно опрокидывали чарки. За столом воцарился оживлённый гомон.
– Пошто, Константин, чарка твоя недопитая, – раздался голос Гаврилы Романовича, умудрившегося со своего места заглянуть в кружку Константина. Гости на мгновение притихли.
