– Папа Мелека? – испугалась Тай.
– Не мели ерунды! – прикрикнула Таната. Вытащила из угла корзину с травами, примерилась, повесила ее на руку. – Как будто он единственный бездельник на всю округу. – Постояв, вернула корзину на пол. Погрозила Тай пальцем: – Чтоб не вздумала повторять, язык отверчу! Дом окурить нужно. Идем, поможешь донести.
К великому облегчению Тай, бабушка повела ее совсем не в сторону жилища Огия. Соседи встречались им по дороге, сумрачно здоровались и собирались кучками. Такие кучки стекались со всех улочек и сливались уже в поток, шепчущийся так неразборчиво, что Тай не могла ни слова разобрать, сколько ни старалась. Общее настроение угнетало, сказывалась бессонная ночь, собственные метания. Тай не заметила, как начала хлюпать носом, за что получила от бабушки подзатыльник. Встретившись глазами с ухмыляющимся втихую Даном, выпрямилась.
Поток принес Танату и Тай к порогу каменного дома. Глянув на бесстрастную маску бабушки, Тай проглотила любые вопросы и потащила за ней корзину, вдоль расступающихся в стороны людей, по крыльцу и внутрь, в просторный зал, погруженный в полумрак. Все ставни были задвинуты, по углам горели светильники. Воздух душный, липкое напряжение встретило их на пороге.
У стены, на широкой кровати, лежал старик. Увидев его, Тай сразу вспомнила о старейшине, который, как уверена была, год не вставал с кровати. Украдкой бросила один взгляд, другой: высохший, угловатый, череп его обтянулся кожей туго, как заготовки для башмаков. Дышал он сипло, каждый раз раздувая грудь, как кузнец – мехи.
Таната указала родственникам, собравшимся у постели умирающего, на корзину. Тай застыла в центре зала, не зная, куда ей деваться.
– Кто? – прошептал старик, и Тай вздрогнула, крепче стиснув плетеную ручку. Во все глаза уставилась на старейшину. Тот приоткрыл глаза, девочке показавшиеся совсем белыми, слепыми. – Кто пришел?
Старейшину Даля Тай и не вспомнила, когда перебирала голоса из управы.
4. На вертел сплав судьбы нанизан
Риор часто удивлялся. И если вначале, застав Асафи за любопытнейшим маранием стен, он удивлялся про себя, выражаясь лишь изгибом брови, недоумением, которое пытался все же скрыть, то по прошествии времени перестал утруждаться. И все равно не мог понять, что значит вся та живность, которая перебиралась с просторов Сирамизы на их стены.
Ниока к преображению пещеры относилась одобрительно. Говорила, что так живее, чем серость. Риор заметил, как она подправляет кое-где размытые влажностью линии. А еще обнаружил, что тоже хочет это сделать, что ему не понравилось.
– Рисуешь? – насмешливо заглянул за плечо Сафа, на очередной шедевр, который вышел уж слишком правдоподобным: со стены на него смотрела Ниока; чуть склонив голову, вдумчиво. Саф оставил ее волосы распущенными, отчего она стала похожа на одну из бестелесных нимф. Риор аж передернулся, отвел глаза, однако ощущение укора стряхнуть не смог. Разозлился, что у него получалось особенно хорошо. – Решил оставить память в картинках? У нас веселенькие стены.
– Хочешь? – Саф протянул ему миску с бледной зеленью. Точно глаза Ниоки. – Успокаивает, на себе проверил.
– Уволь. – Так просто отступать с позиций, которые удерживал четыре года, не собирался. Риор демонстративно спрятал руки под мышки. – Мне нужна пища. Нормальная, а не эти вот объедки, которыми мы питаемся. Поэтому я ухожу на охоту. Ты со мной?
