Хранители семейных историй. Цикл «Пиши как художник» - страница 15



«Вспомни заветное желание».

Девушка бережно стряхнула снег с каменной книги.

«Оно исполнялось сейчас, я будто стала героиней собственного романа. Обязательно допишу».

К книге крепилась маленькая коробочка. Не с первой попытки, она вставила ключик.


На красном атласе беззащитно выделялась звездочка эдельвейса.

«Пожалуй, такое признание в любви еще красноречивее первой фразы».

В этот момент громыхнул выстрел.

Девушка по инерции упала на колени, прикрывая голову руками. И только спустя бесконечную секунду поняла, что сквозь зажмуренные веки виден свет.

Искры фейерверка догорали в снежной кутерьме.

В трех шагах стоял Димка и нос у него был красным, как… она не смогла подобрать сравнение, потому что в руках он крутил переливающееся гранями колечко.

– Ты в курсе, что делать предложение на кладбище в метель, это как-то… – Лана недоговорила. Димка шагнул вперед и надел кольцо на ее окоченевший палец.

– Ты чокнутая писательница.

Ее счастливый смех распугал даже снежинки.

– Но при чем тут хранитель семейных историй?

– С него начинается наша семья.

Альпинист спустился. На крыше мира не видно мира, да и холодно. Он осознал, что любит смотреть на девичьи голени и пить чай.

Татьяна Юрченко

@ta_nia6988

ВАЛЕНТИНА


Деньги – зло. Все мужчины – никчемны.

С этими убеждениями я и жила. Стала разбираться, откуда они у меня? Вспомнила свою бабушку, Валентину. Мама допоздна была на работе, и бабушка рассказывала о своей жизни, не замечая, как на магнитофон детской души пишутся родовые программы.


* * *


До революции семья Валентины имела лошадь, корову и плантацию табака. Никогда Валя не была голодной или раздетой. Мама шила, отец мастерил упряжь для лошадей, иногда и телеги делал.

Когда батюшка возвращался зимой из леса, давал детям замерзший кусочек хлеба и говорил: «Это вам зайчик передал». Ребятня утаскивала этот кусок на теплые полати и придумывала подробности встречи отца с зайцем.

Потом, со степным казахстанским ветром в деревню Черемушки, что под Семипалатинском, пришла советская власть. Корову Зорьку угнали в общее стадо, она мычала в дырявом сарае от нехватки еды. Голод запускал свои тощие руки в амбары всей деревни. Началось раскулачивание.

Восьмилетней Вале пришлось идти «в люди», в семью начальника железнодорожной станции. Мать обрядила Валентину в свою темную, длинную юбку и повязала платок. Девочка стала похожа на маленькую старушку. Серые глаза потемнели от слез.

– Иди, доченька, мне нечем тебя кормить, – еле сдерживая рыдания, сказала мама.

У начальника станции приходилось стирать и готовить на всю семью. Валентину никто не жалел, руки болели от холодной воды, в которой полоскала белье, да от укачивания хозяйского сына.

– Бывало, усну калачиком, а хозяйка как ткнет меня в бок: «Вставай! Ребенок плачет». – Протру кулачками глаза и качаю колыбель до утра. Сгубила мое детство власть пролетариата. Нашу семью объявили кулаками. Виноватыми сделали за наш же труд. Будь оно проклято, это богатство…


* * *


Бабушка плакала, а у меня записалось: «Богатство – это плохо. Сиди, не высовывайся».


В 18 лет Валентина переехала в город Джамбул. Была молодость и весна. Вышла замуж за самоучку-гармониста Ивана. Он был слесарем, а по выходным играл на свадьбах. Денег за музыку не платили, лишь спаивали парня. Валя терпела. Приучена была терпеть.

В 41-м война начала собирать жертвы. Получила похоронку на мужа. Глаза стали цвета металла, чувства застыли чугуном. Плакала.