Страны-союзницы присылали помощь вдовам погибших. Валентине досталось серое американское пальто из кашемира. Оно ей шло, но не могло заменить мужика.
⠀
В 46-м Иван прислал письмо. Мол, жив, был в плену, теперь охраняю заключенных в уральском Карабаше. Люблю тебя, приезжай.
– Если зовет, значит, надо ехать, – так рассуждала Валентина.
Ее отец выполнял свои обещания, и силе мужского слова она доверяла. Решила довериться и мужу.
Теплый Джамбул променяла на зимний Карабаш. Свой домик Валентина продала, а в Карабаше пришлось жить в стогу сена, наваленном в спортзале школы. Обеспечить семью жильем Иван был неспособен. Он и жену вызвал в надежде, что дадут ему комнатку, как семейному. Сам жил в казарме, а жена с дочкой в стоге сена. Голодовали.
⠀
Серое американское пальто Иван пропил. Отнес его на базар, а деньги Вале не отдал.
⠀
Потом женился на поварихе. От нее ближе ходить на работу, да и корова есть. А покушать Ваня любил.
* * *
Серые бабушкины глаза опять темнели от слез. Невозможно такое простить. Как падает вера в мужчин. Падает и разбивается…
⠀
Я тоже плакала вместе с бабушкой. Представляла, как это: ты живешь в стогу сена в холодном спортзале, а твой муж пьет молоко в теплом доме. Моя вера в мужчин генетически уничтожилась этой историей.
⠀
Помоги мне, бабушка, хоть тебя давно уже нет.
Ты хранительница наших семейных историй.
На твоих рассказах я училась жизни.
В глубине рода поверь, что деньги – это не зло, и мужчины не никчемны.
Екатерина Сиротина
@solodova2326
ШПИЛЬКА
Осень. Свет тусклого дня отражался в луже на полу – с потолка капала вода. Шпилька лежала в божнице за иконами и смотрела, как старая, черная от дождя яблоня стучит веткой в окно. Воспоминания калейдоскопом проносились в памяти.
Вот маленькая Маша уронила ее на пол.
Шпилька звонко зазвенела о печной приступок и упала на темный пол. Девочка испуганно оглянулась. К ней спешила бабушка:
– Опять озорничаешь? Кто разрешал лазить? Вот ужо родители приедут, я им все расскажу, – бабушка тяжело опустилась на колени и, перебирая непослушными пальцами сор, осколы от дров, начала искать шпильку.
– Да ба, зачем тебе? Она ж страшная. Перекрученная, темная. И края острые. Хочешь, я у мамки шпилек возьму? У нее с камешками цветными есть.
– Глупая ты, внуча. Это память о маме моей. Только шпилька и осталась… Меня ведь дядька вырастил. Жестокий был. Не тем помянуть. Прости, Господи, – бабушка встала с колен. Повернулась в темный угол, где стояли иконы, перекрестилась. – Сказывал, что мамка моя шибко умная была. Меня малую к своему брату отправила, а сама училась, училась, а потом с балкона и сбросилась. С ума сошла, так дядька говорил.
– А моя мама не сбросится? – Маняша от испуга застыла.
– Не, мамка твоя профессур уже, поздно ей бросаться… Все, хватит. Спать пора. Иди, Манятка, молоко пей, и в кровать.
Антонина Петровна тщательно обернула шпильку в кружевную салфетку и убрала ее за иконы.
Шпилька вернулась в темное затхлое тепло…
А как все начиналось! Она блистала в волосах Марии Александровны. Лекции, диспуты, студенческие вечеринки. Маша никогда ее одну не оставляла. Всегда с собой брала. Амулетиком называла. И не зря. Шпилька – свадебный подарок. Петя сам ее сделал, из серебряного иконного оклада вытянул.
И маленькая Тошенька с ней играть любила. Хорошо они жили – Маша с Петей, и их маленькая доча. Хоть и в одной комнатушке, а дружно.
