Хранительница ароматов - страница 18

Покончив с цыплятами, медведица взялась за яблони. Затем она перемахнула через забор на огород, отрывисто шлепнув лапами, и принялась рыться в картофеле и моркови. Мы смотрели, как исчезают наши запасы на зиму, поглощаемые, казалось, бездонной глоткой зверя.

Когда поляна была действительно расчищена, медведица неуклюже поднялась на наше крыльцо. С чердака я услышала, как она принюхивается к щели в двери, и замерла. Однако вскоре она утратила всякий интерес к хижине. Ей не было никакой необходимости прилагать усилия, чтобы проникнуть внутрь; наш лес и пляж были полны еды. Она скрылась за деревьями. Мы больше не видели ее, но я чувствовала ее запах каждый раз, когда открывала дверь.

– Она уйдет, когда не останется ничего съестного, – сказал отец. – Это может занять некоторое время.

Мы ждали; день за днем мой отец и я кружили друг подле друга в замкнутом пространстве. Необходимость держала нас вместе, хотя многое что и разобщало.

Каждое утро я просыпалась с твердым намерением сказать отцу, что медведица пришла из-за меня. Сказать ему, что мне очень жаль. Но всякий раз, когда я спускалась по лестнице и видела, как он смотрит в окно или на флаконы, какая-то часть меня все еще хотела обвинить его. Его секреты. Его ложь, которая все разрушила.

Моя вина. Его вина. Моя вина.

Отец ходил взад-вперед по хижине, его глаза, казалось, не могли ни на чем сфокусироваться. Одежда свободно болталась на его похудевшем теле.

Мне хотелось бы думать, будто я знала, что чувствует мой отец, или хотя бы пыталась представить это. Когда горе прокладывает туннель по нашей жизни, в возникшей рядом темноте слишком легко потерять из виду других людей или, наоборот, тяготиться их присутствием, их печалью, усиливающей наши страдания. Мы с папой отчаянно нуждались в открытом пространстве, в чистом воздухе, куда могла бы уйти наша боль. Оставалось только ждать.

– Хочешь сжечь ароматическую бумагу? – спросила я у него. Все что угодно, лишь бы привнести в помещение другой запах.

– Нет, – сказал он, вставая перед ящиками. – Мне нужно защитить их.

«От меня?» – Я удивилась, но промолчала.

Мы всегда были предусмотрительны в том, что касалось съестных припасов, и обычно осенью заранее начинали готовиться к зиме. А в тот год, когда я в тот несчастный день отправилась с Клео на пляж, мы уже отставали от намеченного плана. Потом, после всего произошедшего, мысль о пище еще долго вызывала у меня тошноту, но я знала, что в конце концов природа возьмет свое, а заготовок у нас было недостаточно, даже без столь активного участия медведицы. Часто, глядя на еду, оставшуюся в кладовке, и деля ее на зимние дни, я понимала – не хватит.

А потом однажды утром что-то изменилось. Я унюхала это в воздухе, когда открыла входную дверь. Это было отсутствие. Нередко отсутствия бывают крайне ужасны, а это было крайне желанным.

– Она ушла, – негромко сообщила я отцу. Он подошел, встал рядом, затем кивнул.

Прохладный воздух снаружи грозил вот-вот стать морозным. Большая часть осени была упущена из-за медведицы. Отец на всякий случай взял топор, и мы пошли по тропе, мимо ободранных кустов салала, мимо деревьев, под которыми виднелись втоптанные в грязь грибные шляпки. Подойдя к берегу, обнаружили следы зверя, направлявшегося к воде. Исчезающие.

Мы были свободны.

Хотелось думать, что жизнь налаживается, но уж слишком многое у нас изменилось. Медведь забрал нечто большее, чем Клео, большее, чем возможность пережить зиму. Он разорвал незримую нить, связывающую нас, и теперь мы даже не были один плюс один.